Трейс сократил расстояние между ними.
— Потому что так должно было быть. Я знал это с того самого дня, когда мы целовались в чулане Коры. — Удар сердца, еще два удара. — И ты знала.
— Да. — Вокруг них сгустились тени. — Я чувствую, что-то должно измениться.
— Так и будет.
— Перемены могут быть и тревожными, — заметила она.
— Перемены неизбежны.
Шайлер пыталась собраться с мыслями.
— Наверное, ты прав.
Трейс посмотрел на нее:
— Я уверен, что прав.
Находясь так близко от него, она не могла избежать его взгляда.
Я не на многих мужчин смотрела снизу вверх.
Уголки его рта, его красивого рта, изогнулись:
— В буквальном или в переносном смысле?
Шайлер сглотнула.
— В обоих.
Проворные пальцы сомкнулись на ее запястье. Трейс поднес ее руку к своим губам. Затем он провел ими взад-вперед по чувствительной коже у основания ее большого пальца, Шайлер задержала дыхание. Глаза Трейса потемнели.
Ее сердце готово было выскочить из груди.
Последний дюйм, разделявший их, исчез.
Целоваться с Трейсом Баллинджером было так странно. Этот поцелуй был в точности таким, как она ожидала, и в то же время намного превосходил ее чаяния.
По тому, как он ее целовал, ласкал, прижимал своим телом к стене, Шайлер не могла не почувствовать, насколько сильно он хочет ее.
Это был не самый лучший поступок с его стороны.
Собственно, пригласить Шайлер в свою спальню в столь поздний час — уже наименее разумное действие, которое он мог предпринять в сложившихся обстоятельствах.
Да еще, ко всему прочему, он потерял над собой контроль. Он прижал ее к себе и начал так жадно целовать, как будто был голодающим, а она — источником насыщения.
К черту слизняка Джонни!
К черту его собственную ревность!
И к черту его глупость, его безрассудство и его умилительную потерю самообладания!
Трейс оторвал губы от ее рта. Его дыхание было прерывистым. Руки тряслись. Кровь кипела. Его тело было влажным от пота.
Он знал, что может показаться ей безумцем. Ничего удивительного, если он испугал женщину до полусмерти. Никакие извинения не исправят положения, но попробовать все же стоит.
— Боже, Шайлер, прости меня, — начал Трейс, исполненный решимости вновь обрести контроль над собой и над ситуацией.
Шайлер склонила голову набок и стараясь отдышаться, произнесла:
— О чем ты?
— Прости меня за то, что вот так наскочил на тебя.
Она прикусила нижнюю губку.
— Наскочил на меня?
Трейс едва удержался, чтобы не сказать: «Примял ваши косточки, леди». Вместо этого он пробормотал, испытывая отвращение к себе:
— Обычно я не набрасываюсь на женщин — любых женщин, при любых обстоятельствах.