— Держу пари, эти алые лепестки в середине цветка — ее слезы, — произнесла Элисса, вспоминая, сколько раз она убегала в сад, чтобы поплакать в уединении, особенно после смерти родителей. Она тоже поливала цветы собственными слезами.
— Вы выиграли пари. Именно об этом ваш отец пишет в следующем абзаце.
— У жен римских воинов, ушедших воевать, был обычай: в отсутствие мужа собирать слезы в стеклянный сосуд. — Голос Элиссы заметно дрожал. — Такой сосуд хранится в комнате древностей аббатства — маленький, из синего стекла, с горлышком, заткнутым пробкой все восемнадцать веков, с до сих пор сохранившимися внутри женскими слезами… — Она судорожно вздохнула. — Отец пишет, что было дальше с этой леди и рыцарем?
Майлс покачал головой.
— Нет.
— Хотела бы я знать, как ее звали, — задумчиво произнесла Элисса.
— Здесь об этом не сказано.
— Вероятно, отец не знал. — Элисса пожала плечами.
Майлс склонился над одним из цветков и глубоко вдохнул.
— У «Слез миледи» очень приятный аромат. Необычный, — вновь вдохнув, добавил он.
— Необычный?
— Но знакомый, — нахмурился Майлс.
Элисса наклонилась и понюхала раскрывшийся цветок.
— Горьковато-сладкий. — Она выпрямилась. — Мне не знаком этот запах.
— А мне знаком, — уверенно заявил Майлс.
Откровенно говоря, Элисса не понимала, как такое возможно. В книге говорилось, что «Слезы миледи» расцветали всего в одном месте, причем в незапамятные времена, наверняка не на веку Майлса Сент-Олдфорда.
— Вероятно, тот запах отдаленно напоминал аромат этих роз, — предположила она.
Казалось, Майлс был не склонен спорить с ней.
— Может быть.
Элисса оживилась.
— Какая удача, что мы не вырубили эту лозу в тот день, когда вы прибыли в аббатство!
— Вы имеете в виду тот день, когда я так дерзко ворвался сюда, перемахнув через садовую ограду и затоптав ваши цветы? — осведомился Майлс с улыбкой раскаяния.
— Тут уж ничем нельзя было помочь, — заметила Элисса. — У вас слишком большие ноги, милорд.
Оба взглянули на огромные сапоги Майлса.
— Пожалуй, вы правы, — пробормотал Майлс.
— Нет, разумеется, они не чересчур велики. Они полностью соответствуют вашему сложению, — поспешила заверить его Элисса.
— Другими словами, весь я слишком огромен, — сухо заключил Майлс.
Боже, она опять ляпнула какую-то глупость!
— Можно сказать, что очень многое в вас превышает обычные размеры, — смущенно добавила Элисса.
Недостойная мысль внезапно возникла в голове Элиссы, пока она стояла рядом с маркизом. В ту лунную ночь в розарии, в ночь, когда он впервые поцеловал ее, самая мужественная часть тела Майлса Сент-Олдфорда была не только велика — она была огромна. Огромна и тверда, как камень.