В тишине Элис чувствовала запах кожи его панциря и слышала приглушенные звуки снаружи, но скоро все стихло, и теперь она слышала только его дыхание. Его руки стали тверже. Она облизнула вдруг пересохшие губы, а ее руки сами по себе скользнули к его груди, где она почувствовала маленькие металлические пластинки под внешней поверхностью панциря. В памяти промелькнул Недди, объясняющий, почему пластинки располагаются по восходящей, а не наоборот — что-то насчет формы человеческой груди, но грудь сэра Николаса, такая твердая и слишком близкая под ее ладонями, манила и возбуждала. А он так и не двигался и ничего не говорил.
Элис украдкой взглянула в его лицо и удивилась, потому что сэр Николас смотрел на нее так, будто видел первый раз в жизни. Его губы приоткрылись, глаза, в неярком свете палатки похожие на темно-серые озера, потеряли свою суровость. Наверное, он просто не знает, что сказать, подумала Элис, но в тот же миг в глаза его вернулась жесткость. Сэр Николас сжал ее плечи и тут же отпустил.
— Нет смысла продолжать разговор, потому что я должен подчиняться приказам короля, так же как и вы — моим. Мистрис Хокинс останется здесь. Есть у нее родственники поблизости?
Элис чуть не сказала про Дэйви, но с сожалением вспомнила, что сэр Николас — враг и человек Тюдора, и прикусила язык.
— Сестра Мэри живет в Донкастере, кажется, — угрюмо ответила она.
— Тогда мы позаботимся, чтобы монахи из Ботри послали ей весточку, этого вполне достаточно. — И он вышел, оставив ее в смятении смотреть ему вслед.
Она знала, что сестра старше Джонет. Что, если она умерла? Что, если она переехала куда-то или просто не сможет приехать? И кто будет заботиться о Джонет, пока не приедет Мэри? Но Элис ничего не могла сделать. Она не имела власти над сэром Николасом — хотя в те несколько секунд он и проявил слабость, но слишком быстро пришел в себя.
Ей надо подумать. Сняв мокрый корсаж, она нашла простое красное шерстяное платье и, натянув его через голову, завязала шнурок на вороте. Поверх платья она надела яркий вышитый корсаж, зашнуровала и затянула на талии золотой тесьмой. В такой теплый день пояс и накидка ей не понадобились.
Выйдя на воздух, она устроилась в огороженном для нее месте около костра и начала медленно и осторожно, как ее учили, водить щеткой по влажным спутанным прядям. Процедура была утомительная и трудная, поэтому обычно ее делал кто-то другой — чаще всего Джонет. Вскоре ее правая рука устала так, что не могла держать щетку. Она положила ее на колени и задумалась, что же она будет делать в путешествии, не говоря уже о Лондоне, без Джонет.