Вместо Лины позвонил дежурный:
— Какие планы? Скоро начальство будет звонить.
— Уезжаю на станцию, в поезд киносъемочной группы.
Вместо бритоголового в чапане, Эргашева, службу у «лихтвагена» нес уже знакомый Денисову застенчивый, с ломающимся баском, ассистент по реквизиту.
— Добро пожаловать, — он по-восточному поджал руку к животу.
— А что Эргашев? — Денисов кивнул на платформу.
— Пошел к диспетчеру. Скоро будет.
— Проводница приехала?
— Здесь.
Вдвоем они прошли в вагон. Денисов сразу отметил чистоту в малом тамбуре, протертые двери. В конце коридора урчал пылесос.
— Представить вас? — ассистент по реквизиту пошел впереди, вдоль змеившегося по проходу электрокабеля.
— Спасибо.
— Проводница оказалась болезненно тучной, немолодой, в халате, в мягких домашних шлепанцах. Она беспокойно переживала свой недуг.
Разговор оказался неожиданно коротким, непродуктивным.
— Они у себя в купе — я у себя. Уберусь, чай вскипячу и лягу… Такое обострение с ногами, не приведи Господь!
— Кто-нибудь приходил к Жанзакову при вас?
— Я не смотрела. У меня натирка из чеснока — много с ней не походишь! Запашище. Да еще жжет!
Отвечая Денисову, она несколько раз тяжело наклонилась: сломанная спичка, оставшаяся после пылесоса, кучки мусора — не могла видеть беспорядок.
— Неделю не была, а считай, грязью заросли…
— Зайдите с нами в купе. Это займет несколько минут.
Сногсшибательных открытий он снова не сделал. Однако, некоторые предметы после знакомства с близкими и друзьями актера виделись уже другими глазами.
В накрахмаленной салфетке лежала тяжелая серебряная ложка, рядом вилка и нож («влияние Терезы…»), сбоку, у окна, стояла («по-видимому, ее же подарок…») африканская деревянная статуэтка — слон и слониха; изящно выточенный хобот слонихи покоился на мощном крупе шедшего впереди самца.
Денисов еще раз внимательно посмотрел подбор книг: ''Происхождение семьи, частной собственности и государства», Ромен Роллан — собрания сочинений, несколько популярных брошюр, уже виденные им при первом осмотре: «Точечный массаж», «Я умею готовить» Матьо.
Он вспомнил характеристику драматурга: «Широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина…»
Тетрадь в коленкоровой обложке лежала на своем месте над постелью вместе с конвертом, из которого Сухарев почти сорок восемь часов назад изъял записку, сразу же изменившую весь ход событий.
Денисов снова увидел на обложке незамысловатые строчки Овчинниковой:
«Забудь судьбу мою, забудь. И, если встретишь ты другую…»
Он не собирался ни составлять протокол, ни изымать доказательства. Образ жизни актера, окружавшие его предметы могли определить путь дальнейших поисков.