– Просто так, беспричинно? – спросил заинтересовавшийся Обловацкий.
– Абсолютно! Ведь я почти не знаком с ним. Но когда я смотрю на него, какая-то мутная волна злобы заливает меня. В этом человеке мне неприятно все: и его нарочитая неряшливость, и цинизм, и, простите меня, грязные ногти, и потные руки, словом, все.
– Одиссей, милый, какой вы колючий! Я не узнаю вас, – сказала Елена Николаевна, хотя ей тоже был неприятен Жирухин и претило все то, что говорил о нем Константиниди. – Что-то озлобило его и сделало таким, – продолжала она.
– Мне говорили о нем, как о дельном инжежере, – вмешался в разговор Обловацкий. – Возможно, Елена Николаевна и права. Представьте себе – он любил, но его бросила любимая женщина.
– У таких, как он, подобное исключается! – перебил Константиниди.
– Или изобрел перпетуум мобиле, а изобретение присвоил другой.
– Мне почему-то кажется, что его обидела Советская власть, – жестко сказал Константиниди.
– И эту обиду он перенес на всех окружающих? Нелогично! – заметил Обловацкий.
– О нет, не на всех! Есть люди, с которыми он совсем иной. Возмите Майсурадзе. Ведь тот его третирует, а Жирухин молчит. И еще заискивающе улыбается. Нет, грязный он. Скользкий какой-то.
– Довольно об этом, – попросила Елена Николаевна. – Смотрите, как чудесно кругом, какое небо…
Они взглянули вверх. Крупные яркие звезды горели над ними, точно кто-то щедрой рукой зажег и разбросал бесчисленные мерцающие огоньки. Лесистая возвышенность, переходящая в темную громаду Бирцхи и Яштхуа, четко вырисовывалась на фоне темно-синего неба. Еще дальше и выше белели облитые лунным светом снежные вершины Кавказского хребта. Кругом было темно и тихо. Временами мягкие порывы теплого ветра с моря ласково перебирали ветви пальм, и только тонкие кипарисы, стрелами врезавшиеся в бездонное небо, стояли неподвижно. Тишина была величава. Хотелось молчать и слушать эту тишину.
У Ботанического сада они попрощались. Как только Константиниди ушел, Елена Николаевна взглянула на здание госпиталя.
– Темно. Спят, наверно. Как бы мне хотелось быть там.
Они медленно пошли обратно к гостинице.
– Вы любите Дробышева? – спросил Сергей Яковлевич.
– Да, – просто ответила она.
– Как же получилось, что он был здесь, а вы в Москве? Впрочем, извините, если я… может быть с моей стороны нескромно?
Елена Николаевна ответила не сразу.
– Я много думаю над тем, – помолчав, продолжала она, – как нелепо все получилось. Встретились два человека, полюбили друг друга. Казалось, ничто не мешало их счастью. И вдруг, по глупости ли, легкомыслию или какой-то другой причине, они расходятся.