– Ну, и скатертью дорога.
Лешка Карасев, накинув пиджак, шел к лесу. За ним с явной неохотой семенил гармонист.
– Эй ты, папашин сынок! – донесся голос Карасева. – Погоди, еще встретимся на узкой дорожке! Отца шлепнули, а тебе морду свернем.
Виктор бросился на голос, но из темноты послышался быстрый топот ног – дубковские убегали.
– Не догнать, – остановил Игорь.
Дьяконский сразу как-то обмяк, у него подрагивали уголки губ.
– Ну, не порть себе настроение. Плюнь на него. Негодяй ведь – лежачего бьет.
– Я – лежачий?
– Поговорка такая, – смешался Игорь. – Издалека он. Как камнем в спину.
– Не выкручивайся, правильно сказал.
– Да брось ты все это. Петь пойдем.
Дьяконский вздохнул, потер подбородок и сказал тихо:
– Ладно, пойдем петь, ничего не поделаешь.
Первым незаметно исчез с вечерки Саша Фокин. Исчез не один – вместе с приглянувшейся ему толстушкой. Игорь отправился провожать чернявую девчонку, смешливую и подвижную. Пока шел по огородам за избами, она, будто ненароком, задевала его плечом, говорила и говорила без умолку. А когда он начал прощаться, почему-то обиделась и убежала, даже не сказав «до свидания».
Дольше всех сидели на бревнах Виктор и Василиса. На другом конце деревни девушки пели песни, но звучали они все тише, все слабее. Расходились по домам намаявшиеся за день певуньи.
– Пора по домам, – предложила Василиса.
Изба ее была близко. Остановились возле плетня. Виктору не хотелось уходить, переминался, думая, как оттянуть расставание.
– Ты спешишь?
– Не очень, – настороженно ответила она.
– Может, пройдемся еще?
– Лучше во дворе посидим.
Она открыла калитку, вошла первой. Во дворе темнота густая, непроглядная. Над головой шелестит листва.
– Сюда вот. – Девушка взяла его за руку, подвела к скамейке. – Садись.
Виктор не выпустил ее пальцы. Длинные и гибкие, они были грубоваты, шершавы, на них шелушилась кожа. Василиса затихла, сидела осторожно, бочком.
– Ты смелая, – сказал он. – Родители не заругают?
– Некому ругать. На пасеке тятя.
– А мама?
– Умерла.
– Вот что… Ты одна, значит?
– Два братика… Они маленькие. Молока налились и спят.
– Хозяйство на тебе? И не учишься?
– Когда же? – вздохнула девушка. – В техникум я хотела. Похвальная грамота у меня… Да разве отец управится? Ребята, корова, куры, двух поросят держим.
– Не отпускает он?
– Я и не просилась. Вот ужо подрастут малые… «И кофточка велика, и юбка. Мамино носит», – подумал он, грея между ладоней холодную руку Василисы.
Многое хотел бы Виктор доказать ей, первой девушке, которую он провожал ночью, с которой остался наедине. Так случилось не потому, что раньше никто не нравился ему. Были хорошие девушки в школе, в их классе. Но Виктор всегда чувствовал, что на нем лежит клеймо сына Врага народа, он не мог вести себя так же свободно и просто, как другие ребята, боялся нарваться на оскорбление, на неприятность. Какие родители позволят своей дочке дружить с запятнанным человекам, перед которым закрыты дороги в будущее?