Приветливость Свенельда не могла обмануть Малкиню. Хотя чего уж там... Он чувствовал, что, как и все, поддается обаянию посадника. И корыстен вроде тот, и себе на уме, однако, как ни крути, злобы в нем нет. И все же отчего-то Малкиня ощущал, как веет в воздухе чем-то недобрым. Но от Свенельда ли?
Он вдруг стремительно вышел, просто кинулся прочь, хлопнув тяжелой дверью. Свенельд и князь Мал переглянулась. Посадник негромко рассмеялся, разведя руками.
– Что ж поделаешь – волхв. Поди, пойми, что с ними. Мы же... Не желаешь ли, друже Мал, скоротать времечко за игрой в кости?
Они иногда засиживались вечерами, бросая кости из кожаного стаканчика, спорили, а то и ругаться начинали. Вот и опять просидели дольше обычного, пока в тереме не стало стихать и не пришли челядинцы, доложив, что одрины[110] прогреты, постели расстелены и теремные девки маются, ожидая, не велят ли господа какую покликать.
А волхв Малкиня тем временем стоял, застыв в темном переходе княжеского терема, вслушиваясь в то неуловимое, что заставило его стремительно выскочить от князя. Это было ощущение приближающейся неведомой силы, полной колдовства и злого умысла. И Малкине, если он достоин, служить при князе, следовало разобраться, что к чему.
За стенами терема по-прежнему бушевала непогода: ветер выл, несло холодом и промозглой сыростью, голые ветви деревьев царапали закрытые ставни в торцах бревенчатого перехода. В самом же тереме раздавались привычные звуки обитаемого жилища: гомонили в людской, поскрипывали половицы, где-то в прядильне однотонно тянули песню девичьи голоса. Все как обычно, однако Малкиня уже понял, что нельзя ему сегодня расслабляться. То, что он уловил несколько минут назад, была чужая злая воля, которая простерлась к княжьему терему в Искоростене, и теперь Малкиня смутно улавливал ее приближение... Что именно он чувствовал, сам не понимал. Ему и раньше иногда казалось, будто кто-то наблюдает за ним украдкой с любопытством. Но стоило Малкине определить, с какой стороны направлено на него внимание и повернуться в ту сторону, это ощущение мигом пропадало. Нынче же... То, что он ощущал, не было даже чужими мыслями, это было что-то вроде медленно приближающегося волшебства. И волшебства недоброго. Тут уже не мысли разгадывать приходилось, а нечто потаенное, что словно и проявлялось смутно, но не желало показываться.
Малкиня затаился. Нашел темный закуток иод уходившей наверх лестницей, застыл неподвижно, наслав на себя заклятие невидимости. Заклятие было не такое и сильное – не обладал Малкиня по-настоящему зрелой силой, – да только если замереть в потемках в темной одежде, стоять тихо, сдерживая дыхание, его в любом случае не просто разглядеть.