Перекладины шеста чуть поскрипывали, когда волхв продолжил спуск. Фонарь в его руке скупо освещал бревенчатые стены, покрытые ледяной коркой с участками снега. Снизу шел глухой вой, от которого у волхва мороз пополз по коже. Казалось, будто оказавшаяся здесь чародейка была готова уничтожить его раздиравшей ее нелюдской ненавистью.
Наконец он достиг дна и увидел полунагое тело ведьмы в углу. Ее длинные голые ноги спрятаны в ворохе холодной лежалой соломы, однако мешок с головы уже снят, спутанные, перемешанные с соломой волосы падают на лицо, почти закрывая его. Она сидела, отвернувшись, а когда Малкиня поднял фонарь, посветив, только сильнее прижалась к стене. Его опять оглушило исходившей от пленницы чудовищной злобой. Он отшатнулся, попятился, касаясь рукой сырой бревенчатой стены. И тут она произнесла:
– Что, тоже Удова страсть взыграла, тела моего захотелось?
Голос ее, хриплый, словно сорванный, звучал так тяжело, будто слова давались ей через силу. Но все же он узнал его. Медленно наклонился, отвел рукой волосы с лица. Она. И сердце волхва, дрогнув, словно остановилось на миг. Показалось, что сейчас он задохнется, умрет. Невозможно было узнать в этой измученной, поруганной и избитой женщине жизнерадостную, свободолюбивую чародейку... Грязное отекшее лицо со следами побоев, синяки вокруг глаз, колтун в темной гриве волос. И это глухое подвывание, рык вместо мыслей... Удивительно, что она вообще заговорила.
– Малфрида, – негромко окликнул ее Малкиня. – Малфрида, ты ли это?
Она лишь сильнее вжалась в угол, поджала ноги, шурша соломой. Головы так и не повернула. А потом он ощутил в ней что-то человеческое. Жуткий стыд. Хотя бы это...
– Погляди на меня, Малфрида. Это я, Малк. Помнишь ли меня? Через какое-то время она хрипло произнесла:
– Ты всегда хотел меня. Вот, можешь... Как всякий. Терзаете меня... Мое тело... душу... Ненавижу!
Она рванулась, хотела отползти, и он увидел, что она прикована к стене, что на шею ей надели тесный железный обруч, к которому крепилась цепь. В полутьме цепь казалась змеей, обвившей шею молодой женщины, удерживающей ее на дне этого колодца для пленников. Она пахла грязью и еще чем-то... Семенем других мужчин.
Малкиня почувствовал дурноту. Но не от этих запахов, а оттого, что ей пришлось столько пережить. Он медленно отошел, машинально обвел взглядом темницу. Дубовая клеть, локтей двенадцать от одной стены до другой, опущенная глубоко под землю. Здесь холодно, сыро и темно. Окон нет, только там, где поруб выступал из земли, был выпилен кусок бревна для доступа воздуха, а сверху опускалась тяжелая ляда. Малкиня разглядывал все это, боясь посмотреть на ведьму... Он сам учил ее когда-то волховать. Все волхвы обучали ее, каждый своему умению. Но более всего ее учили убивать. Вот теперь она и взялась за старое. За то, к чему ее готовили.