— А вы уверены в том, что жизнь со мной не принесла бы вам счастья? — Рюарк пристально смотрел на нее в ожидании ответа.
— Стать женой раба! — скептически проговорила Шанна. — Да вы не смогли бы обеспечить меня и ночной рубашкой!
Рюарк нахмурился и, подумав, проговорил:
— Не все сразу. Придет время…
Шанна ухмыльнулась, почти оскалилась:
— Придет время, и вас повесят, и тогда-то уж я стану настоящей вдовой.
— Если я вас правильно понимаю, я должен оставить всякую надежду, — криво усмехнулся Рюарк. — Простите меня, мадам, если я по вашему примеру поищу для себя лучшей доли, чем та, которую обещает мне судьба.
— Вы выводите меня из себя своей бравадой! — Тон Шанны был резким, но она избегала встречаться с ним глазами. — Вы надоели мне своими разговорами. — Вздохнув, она откинулась на подушки и отвернулась от Рюарка.
— Ну, разумеется, миледи, — заговорил Рюарк преувеличенно учтиво. — Если вы будете так любезны, верните, пожалуйста, мои шляпу и рубаху. Я дорожу своей убогой одеждой. Ведь это единственное, что есть у Джона Рюарка.
Уязвленная Шанна вытащила из-под простыни и молча швырнула ему рубаху. Найти шляпу оказалось сложнее. Наконец она извлекла и ее, сильно помятую, и, метнув это подобие головного убора в сторону Рюарка, резко повернулась к нему спиной.
Рюарк на лету поймал шляпу и долго рассматривал ее расплющенную тулью, прежде чем прижать к груди в едва заметном поклоне.
— Я покидаю вас, миледи, — ухмыльнулся он, — и больше не буду докучать вам своими заботами.
Шанна лежала неподвижно, стараясь услышать какие-нибудь звуки, которыми должен был сопровождаться уход Рюарка. Наконец она перевернулась на спину, чтобы узнать, что его задержало, и, к своему удивлению, поняла, что, кроме нее, в комнате никого не было.
Шанна угрюмо всматривалась в пока еще густые тени. Она почувствовала боль в сердце, какую-то разъедавшую душу тоску. Внезапно ей захотелось вернуть Рюарка. Даже их бурные ссоры были приятнее окружившей ее пустоты. В мире не было счастья. Он был жестоким и холодным, лишенным тепла, которое могло бы растопить лед в ее сердце.
Губы ее задрожали, хлынули слезы. С жалобным стоном она зарылась лицом в подушку и разрыдалась, как ребенок, сжав кулаки и стараясь не думать о том, как она одинока.
— О Боже, — взмолилась она, чувствуя себя глубоко несчастной. — Прошу Тебя…
Но даже в молитве Шанна не могла назвать то, чего просила у Бога, и она просто жалобно шептала: «Прошу Тебя…».
Наконец, тряхнув головой, словно желая прогнать мрачные мысли, она сорвалась с кровати и схватила висевший в шкафу длинный белый пеньюар. Ее комнаты больше не могли быть для нее тихой гаванью, и Шанна, как бродячий призрак, прокралась в самые дальние углы отцовского дома в поисках хоть каких-то впечатлений, способных отвлечь ее взбудораженные мысли, но ни в одной погруженной во мрак комнате не нашла того, что ей было нужно. Она апатично спустилась по лестнице и, остановившись на пороге гостиной, увидела отца, просматривавшего деловые бумаги.