Прежде чем Маскелль успела ответить, заговорил пленник:
— Ей не нужна дубинка, чтобы раздобыть себе дружка. Она не из тех женщин. — Он пользовался кушоритским языком, известным во всей Империи, но в выговоре его проскальзывал легкий акцент.
Маскелль нахмурила брови: по этому акценту она должна была бы определить, из какой он провинции, но почему-то не смогла. Наверное, она слишком много времени провела вдали от родины, слишком долго жила среди ариаденцев с их мягким выговором. То обстоятельство, что пленник владел кушоритским, тоже ни о чем не говорило: это был язык, общий для всех провинций, язык торговцев, ученых, дипломатов.
Предводительница пиратов по грязным доскам платформы приблизилась к пленнику, ухватила его за волосы и рывком запрокинула ему голову назад.
— Так тебе не нравится мое лицо? — спросила она мягко. «Могу поспорить: она не решилась бы на такое, пока он не был крепко связан. — Грубияны мужчины вызывали у Маскелль всего лишь насмешку, но бесцеремонность женщины почему-то всегда будила в ней ярость. — Осторожнее!» — напомнила она себе. Темная сила реки была так близко, так соблазняла ее… противиться искушению оказалось нелегко.
Слегка придушенным голосом — хватка предводительницы не давала ему как следует вдохнуть воздух — пленник бросил:
— На твое лицо я мог бы не обратить внимания; тошнит же меня от твоего дыхания и от твоей сущности.
На этот раз Маскелль смогла определить акцент: пленник был из Синтана, далекой приграничной области, знаменитой изделиями из золота и тонкой пряжей. Далеко же он оказался от дома! Воины Синтана не становились ни дезертирами, ни наемниками; они иногда становились изгнанниками. Маскелль взглянула на меч, который держал пират. Рукоять была из рога или кости, кольцо между клинком и рукоятью — гладким серебряным обручем; по ним тоже ничего нельзя было прочесть. Синтанцы иногда вырезали на рукояти родовые тотемы, а кольца на сири представляли собой настоящие произведения ювелирного искусства.
— Должно быть, ты ужасно его боишься, — сказала Маскелль.
Один из пиратов захохотал, предводительница выпустила пленника и повернулась к Маскелль.
— Что ты сказала?
— Если бы ты не боялась, то приказала бы освободить его от веревок и позволила сразиться с твоими мужчинами — если только их можно так назвать.
Предводительница подошла вплотную к Маскелль и прорычала:
— Я могу скормить тебя морэй, шлюха Кошана!
На близком расстоянии вспухший шрам на лице женщины, кожа, покрытая мелкими морщинами и въевшейся грязью, были отвратительны. Пиратка была крупнее и моложе Маскелль, ее руки бугрились мышцами, но жрица не испытывала страха — жажда убийства заставляла ее кровь кипеть. Покачавшись на пятках, Маскелль взглянула в выпученные глаза женщины и серьезно ответила: