Богатырей бы окрестить! Народ их чтит, заступники земли Русской… Им подражают в говоре, походке, одежке. Если бы эту славную тройку побратимов – Добрыню, Жидовина и Алешу – узрели с крестами на их широких, как двери, грудях, то многие бы крестились не думая…
Тавр сказал, пряча глаза:
– Княже… И не думай.
– Не станут?
– Это боярина Рынду хоть Иваном обзови, только село ему дай или серебряную гривну на шею повесь. Сам крестится, семью окрестит, холопам кресты на шею повесит! Тебе сейчас эти продажные души важнее…
Владимир долго сидел, вперив взор в чисто выскобленный пол. Сказал глухо:
– Всех, кто служит на заставах богатырских, принять с честью, поить и кормить, величать, петь им кощюны про их подвиги, осыпать дарами… пока им самим тошно не станет… потом пусть внезапно явятся послы, обязательно в растерзанной одежде и непременно прямо на пир, возопят в великом страхе, что на границах Руси снова появились чужие богатыри-поединщики, силой бахвалятся, русских витязей грозят по уши в землю вбить…
Тавр кивнул, пряча усмешку. Князь очень точно передразнил и чужих поединщиков и в лицах показал, как меняются лица пирующих русских богатырей, как вскакивают, опрокидывая столы, как с могучим ревом бегут к коновязи, где впрок нажираются отборным зерном их богатырские кони.
Проэдр и высшие чиновники с трепетом ждали, что скажет великий архонт Руси, который в крещении принял имя Василия, а теперь еще именуется базилевсом. Тем самым он подчеркнуто ничем не уступает властелину империи, тоже именуемому базилевсом Василием.
Владимир сказал торжественно:
– Идите и скажите… Копыта наших коней не переступят границы империи! Отныне и навеки она в безопасности от моего меча.
Он услышал облегченный вздох, словно с плеч ромеев свалился Колхидский хребет. Их лица прояснились. Проэдр переспросил с надеждой:
– Мы подпишем мирный договор?
– Хоть сейчас, – ответил Владимир, смеясь.
– На… на каких условиях? Что ты хочешь получить еще?
Он обнял Анну за хрупкие плечи:
– Вы еще не поняли… Я уже получил все. Зачем мне империя? Вот моя империя.
Она вскинула сияющее лицо. Глаза сверкали как две звезды.
– Ты правда так считаешь?
– Дорогая… Империей больше, империей меньше… А ты – единственная.
После заключительного грабежа Херсонеса, на посошок, Владимир велел выступать обратно на Русь. На заранее сколоченные подводы с укрепленными колесами сняли мраморные статуи, в том числе и знаменитую четверку коней с возницей Аполлоном, бывшим славянином, а потом перебежавшим к ромеям в теплые края, срывали цветные изразцы и вслед за статуями грузили на тяжелые корабли, им плыть кружным путем в далекий Киев, вязали и уводили мастеров, пора-де обучить своему дивному ремеслу северян, как-никак теперя родня.