Мои спутники зашуршали мешками и вытащили на свет Божий бутылку минеральной воды, что-то завернутое в салфетку и – что было особенно приятно – жестяную коробку с моим любимым песочным печеньем.
– Нужно поесть. Позже не будет времени, – сказал Андрей. – Скоро рассвет. Вот-вот внизу появятся люди, чтобы встретить его по старинному обычаю. Я не хочу ничего пропустить.
– Они всегда встречают рассвет именно здесь? – спросила я с набитым ртом.
– Четыре раза в год. В дни весеннего и осеннего равноденствия и летнего и зимнего солнцестояния. Сегодня как раз день весеннего равноденствия. Потому мы здесь, – ответил Гиббоне.
Через несколько минут от припасов ничего не осталось. Мы расселись поудобнее (насколько это было возможно на небольшой каменистой площадке) и стали смотреть вниз. Жрицы древнего культа не заставили себя ждать. Их вид меня разочаровал. Обыкновенные женщины, молодые и средних лет, одетые в современную одежду, собрались у камней. Их было пятнадцать. Каждая из них держала в руках небольшой сверток, как будто бы собралась в баню. Не знаю, чего я ждала, но только не жриц в джинсах. Никакой мистики, никакой романтики, все чертовски прозаично. Они попрятались по кустам и вскоре появились вновь, уже облаченные в одинаковые белые балахоны. При ближайшем рассмотрении балахоны оказались обыкновенными простынями, обернутыми вокруг тела и закрепленными на левом плече.
Я еле сдерживалась, чтобы не захохотать. Тем временем жрицы деловито выстраивались в круг. Каждая стояла у своего камня. Одна из них, пожилая женщина, видимо главная, встала у алтаря. Она взмахнула рукой и высоким резким голосом запела. Скорее, это было не пение. Она произносила речитативом какой-то текст на непонятном мне языке. Андрей шепотом сказал, что это гэльский язык, а песне-молитве Бог знает сколько тысяч лет.
Словам главной жрицы начали вторить другие женщины, их подхватывало и умножало эхо. И вдруг мне показалось, что нарастающий звук исходит от самих камней. Женщины стали двигаться. Они раскачивались на месте, поднимая руки, сходились в круг и расходились вновь, не переставая петь. Этот странный хоровод зачаровывал. Я забыла о том, что живу в двадцатом веке, что смотрю на обычных теток, одетых в простыни. Во мне проснулось что-то первобытное, дикое, жаждущее чуда…
Я украдкой посмотрела на Андрея. Он не был похож на очарованного человека. Скорее, в его глазах читался научный интерес. Он внимательно всматривался в женщин, очевидно отмечая их перемещения, и что-то ел слышно бормотал про себя. Гиббонс что-то зарисовывал в блокноте.