Это был момент истины для отважной и одинокой разведчицы Гертруды Яковлевны Иволгиной. Самое ужасное, что полностью парализовало ее в тот момент, – это понимание, что теперь, когда все сомнения подтвердились, она не в состоянии придать обстоятельства дела гласности, не нанеся сокрушительного удара по чувствам и вере своего сына.
Когда мгновение спустя мужчина исчез в салоне автомобиля, Гертруда Яковлевна, нисколько не сомневаясь в том, кого она сейчас увидит, подняла глаза. Растерянная, с пылающими от стыда щеками, перед ней стояла невестка.
Женщина ощутила прилив такой бессильной ненависти к этой девке, что ей захотелось упасть прямо здесь, на покрытом трещинами асфальте, и разрыдаться. Тем не менее, она нашла в себе силы сделать несколько шагов и, подойдя к невестке, наотмашь ударить ее по щеке. Голова Натальи безвольно мотнулась, и с чувством злорадного облегчения Гертруда Яковлевна увидела, как проявляется на смуглой коже алый отпечаток ее ладони.
– Он ничего не узнает, а ты блуди подальше от дома.
И, не удержавшись, она влепила Наталье вторую пощечину.
* * *
Сияющий Домовой ворвался в квартиру:
– Наташка! Татусенька – будущая мамусенька! – он подхватил жену на руки и закружил по комнате. – Ура! Победа! Завтра врачи разрешили встречу с Кириллом. Ты как верная жена последуешь за своим мужем. – Он осекся. – Что случилось? Что сказал врач?
– Не врач, а профессор.
– Какая разница, давай рассказывай!
Наташа присела на краешек дивана и, как по-писаному, голосом, лишенным эмоций, рассказала о сомнениях Гелле в ее способности выкормить ребенка грудью.
– Не переживай, родная моя, – Дима подошел к ней и нежно погладил по тщательно причесанной голове. – Мы справимся с этим.
Внезапно Наташа разрыдалась, уткнувшись Вадиму в живот.
Потрясенный эмоциональной глубиной ее истерики, Домовой истуканом стоял перед женой, не зная, куда деть руки: правую, нагревшуюся на натальином темени и нервно сотрясавшуюся в унисон с рыданиями, и левую, плетью свисающую вдоль тела.
– Дима, Димочка, – всхлипывая, говорила Наташа, – что бы ни произошло, кто бы ни сказал тебе обо мне плохое, прошу, верь мне, верь… Мне никто не нужен, кроме тебя… Я хочу… Хочу быть только с тобой! Честно, честно, честно, честно… – Она резко поднялась и, глядя в глаза растерянному Домовому, спросила – Обещаешь?
Что мог ответить честный и совестливый Домовой взволнованной любимой женщине? Только одно:
– Обещаю!
* * *
– Моя фамилия Иволгин, – сказал Вадим, войдя в кабинет.
– Очень приятно. Джамсарран Бадмаев. Проходите, пожалуйста! Вы не один?