— Мы похожи с тобой, Карна: рожденные для неба, мы родились в дерьме.
Но речь сейчас не о тебе.
Обо мне.
С младых ногтей я чувствовал в себе силы повелевать Мирозданием, я, новорожденный молокосос, Господь с пролежнями на заднице, и еще я понимал, что живу под Опекой. Ты никогда не знал, что это такое — быть перчаткой для чужой руки, дверью для почетного гостя, который волен входить и выходить, когда ему вздумается, и пусть чернь молится потом на опустевшую перчатку или покрывает лаком дверные створки!
Я царь, я раб, я червь, я бог!
Два разума смешивались в Кришне, как смешиваются вода и вино: острый рассудок небожителя выводил письмена на чистом листе детского сознания, и когда Опекуну требовалось удалиться по своим делам, я сходил с ума от этого раздвоения, от самого себя и следов Его, плохо понимая, где я, где не-я!..
Я убивал демонов и пачкал пеленки, я творил чудеса и воровал масло из чужих горшков, я бросал под облака груженые повозки и плакал, привязанный за ногу к кровати… И однажды я понял: прожив жизнь богом, я умру. Сдохну, как последний псоядец, и что с того, если у меня будут царские — нет, божественные! — похороны? Рука покинет перчатку, гость забудет о парадном входе, дверь заколотят досками крест-накрест, я стану ненужен… о, возможно, я даже попаду в рай! Я наверняка попаду в рай, я войду в Вайкунтху, озираясь по сторонам… Не хозяином, каким привык себя чувствовать согласно чужому и чуждому замыслу, не господином — приживалой, нахлебником, холопом, одаренным за верную службу! Рай с барского плеча?!
В этот день я покончил с детством, в этот день я возненавидел Опекуна Мира за его щедроты, в этот день малыш Кришна стал Кришной Джанарданой, Черным Баламутом.
…Мы похожи с тобой, Карна: рожденные для свободы, мы родились в оковах.
Но речь сейчас не о тебе.
Обо мне.
Мой надсмотрщик был не снаружи — внутри меня. Спрятаться? убежать? обмануть?! — пустые надежды. В любую секунду мое тело могло перестать быть моим, а мысли выворачивались наизнанку, становясь достоянием хозяина. Смешно!
— именно в такие минуты досмотра и захвата я с особенной остротой ощущал себя божеством… Кнут и пряник, удар и ласка — все это был я сам и в то же время — не-я. Любовь человеков слеталась ко мне, трепеща крылышками, как пчелы слетаются к расцветшей лилии… это он, Вишну-Даритель, был лилией. Гимны воспевали меня, клубясь дождевыми облаками… это он, повелитель Вайкунтхи, был дождем, и облаками, и заправилой вселенского хора.
Он дал мне все, не оставив ничего, даже свободы воли!