– Отработаю. С утра до ночи буду работать.
– То-то.
Хозяин ушёл. Пантюшка напоил Устиньку взваром, хотел было сказать Фаддею, чтоб тот никуда не отлучался, а Фаддея и след простыл.
До самой темноты Пантюшка с хозяином наносили узоры на обожжённую посуду. Большие миски расцвечивали волнистыми линиями и треугольниками. Получалось нарядно. Поставят такую посередине стола – и будет из неё хлебать семья или работная артель, по очереди зачерпывая ложкой.
На круглых кубышках печатали «горошек». Дело нехитрое. Обмакни палец в краску и печатай. Посуду «в горошек» москвичи предпочитали всякой другой.
– Миски можно изготовить с ручками, а то и с крышками, – сказал Пантюшка, беря в раскраску широкостенную миску-лохань. – Можно на дне нарисовать летящую птицу.
– Умеешь? – обрадовался хозяин.
– В Орде научился. Тамошние гончары всё птиц рисуют.
– Ордынская посуда в цене. У меня и миски есть подходящие. Сбегай к обжигательной печке, взгляни.
Пантюшка обрадовался дозволению, побежал сперва к Устиньке. Она спала. «Хорошо, что спит. Сон все болезни излечивает. Теперь можно к мискам». Пантюшка бросился к яме, вырытой рядом с колодцем. В ней помещалась обжигательная печь. Внизу была топка, вверху стояли миски из красной московской глины. Пантюшка взял верхнюю миску, внимательно оглядел, пощёлкал ногтем.
– Хорошая у вас на Яузе глина, крепкая, чистая, – сказал он хозяину, вернувшись на место.
– Одобрил?
– Как не одобрить.
– Завтра начну обжигать. Надо Фаддея приспособить для этой работы. Куда он отправился?
– Не знаю, не сказавшись исчез. Фаддей пришёл домой затемно.
– Что, полегчало крохотке? – спросил он с порога.
– Дышит спокойней.
– Скорей бы оздоровела. Денег в Москве – хоть лопатой греби, хоть граблями. Мне-то бросают немного, свои дудари есть. Вот кабы Устинька с Медоедкой сплясали…
– Не до пляса Устиньке, встать бы на ноги.
– То я и мыслю.
Утром, собираясь из дома, Фаддей сказал просительно:
– Медоеда возьму с собой?
– Нет, – раздался с печи слабый голос.
– Ступай, – сказал Пантюшка. – Не твой Медоед. Устинька, полегчало ль тебе?
Устинька не ответила.
В течение дня Пантюшка не раз, отложив кисть, забегал в сруб проведать Устиньку. Хозяин не противился, даже хвалил:
– Хорошо, что печалишься о сестрёнке. Подрастёшь, станешь мастером, ей опора будет. На Фаддея надежда плоха. Фаддей человек лёгкий, плывёт, словно в ручье кора. Куда ручей – туда Фаддей. Ишь, как складно получилось! – засмеялся хозяин.
– Складно, – согласился Пантюшка. Больше он не сказал ничего. Неловко ругать хозяйского сродника.
А Фаддей тем временем учинил такое, чего даже от него Пантюшка не ждал: он свёл со двора Медоеда! Прокрался, как вор, пока Пантюшка работал, а Устинька спала, и увёл медведя.