Странно, почему это тут никто не здоровается, думала она, наконец сделав первый шаг в сторону светло-зелёного здания вокзала, у нас в Бобрыкино все друг с другом здороваются; значит, в деревне люди культурнее, сделала Люся вывод, остановившись у газетного киоска. Но надо ведь узнать, где живёт этот кобелина – Гоша Монькин, размышляла она и, взглянув на киоскершу, сидящую без дела, решила рискнуть:
– Здрассте! – крикнула она в окошко.
– Что хотели? – неохотно отозвалась та и оторвалась от вязания бесконечного шарфа, хотя... Хотя, может, это был и не шарф, а что-то другое, но длинное и полосатое.
– Вы не подскажете мне, где живёт Гоша Монькин?
– Какой ещё Монькин! Вы совсем, что ли, девушка, с ума сошли!
– Почему? Я, я, я, иа, иа, – и правая Люсина щека задёргалась, глаз замигал непроизвольно. – Пр... Пр...
– Вам что, плохо? – испугалась женщина и отложила своё полосатое, удивительно длинной изделие.
– Я сп-пециально из Б-б-бобрыкина приехала! Эта сволочь об-бманула меня, об-брюхатила! И никто не зна-, зна-ет, где он живёт! И что мн-не делать? Куда идти? К-куда? Тут со мной даже никто не здоровается! Не то что у нас в деревне! У нас в Бобрыкино все друг с другом здороваются-я-я! – и Люся вдруг заревела белугой.
– Ну это тебе не Брыкино, это город! А если идти некуда, так могу сдать угол на пять дней, но не больше, а там ко мне внук приедет.
– Некуда. Совсем некуда идти, тётенька! Совсем! Ага, ага, – и Подлипкина затрясла головой.
Как велела ей «тётенька», Люся просидела в вокзальном зале ожидания до восьми вечера, а к восьми подошла к киоску и тем же вечером уже пила чай с Клавдией Павловной (так звали «тётеньку»), рассказывая ей про свою работу на тракторе, потом на «Волге», про бар «Дымина», который, в конце концов, оправдал своё название – жители Бобрыкино действительно напивались там в дымину. Рассказ её венчала история о сеновале, пузатом флаконе духов под названием «Made in France» с подозрительным и противным запахом дихлофоса, которым, собственно, и была оценена её девственность, кою она хранила двадцать пять лет (и если уж честно, то никому из деревенских парней её невинность особо не была нужна – их больше интересовал бар «Дымина» да походы за цветными металлами на соседнюю разграбленную ферму).
– И забеременела я ни с того ни с сего, – заключила она, после чего Клавдия Павловна велела ей укладываться на узенькой кушетке в кухне, сама же отправилась почивать в комнату на широкой арабской кровати.
Ночью Люся проснулась от резкой боли внизу живота. Чего-то не то съела, подумала она, и метнулась в туалет, однако из неё вышло совсем не то, чем потчевала её Клавдия Павловна за ужином, а та самая причина, из-за которой, собственно, она и приехала в столицу разыскать отца своего ребёнка. Теперь же ребёнка никакого не стало и поиски Гоши Монькина потеряли всякий смысл.