Жадно приоткрытый темный бутон с дрожащей иголкой находился в дюйме от живота Марека. Сейчас эта мерзость проткнет кожу, вгрызется во внутренности…
– Ставь щит! – скомандовал напарник.
За секунду до того, как Марек успел завопить, опомнившись, поставил щит. Плотоядный цветок ткнулся в невидимое препятствие, нехотя отстранился.
– Молодец, – одобрил Рене.
Дальше стало хуже. Как будто эмпихедора лепила из человеческих эмоций, как из пластилина, все, что ей хотелось, и вдобавок пыталась совершать манипуляции с памятью. Богатый арсенал изощренных приемов, а цель одна-единственная – набить желудок. Или что там у этого окаянного куста вместо желудка?
Ощущение тягучей, тошнотворной безнадежности чередовалось с приступами дикого страха, который захлестывал, как ледяная вода, и тащил с собой, как волна тащит слизанную с берега добычу по острой, ранящей россыпи камней на мелководье. Еще и боль намного хуже, чем от комариных укусов. Выдержать это молча удавалось не всегда.
«Я. За это. С Гилаэртисом. Рассчитаюсь!…»
Рене тоже приходилось несладко, хотя он подвергался этому испытанию не в первый раз. Ставить щит он умел давно, однако сопротивляться воздействию эмпихедоры – совсем другое дело. Марек был старше и упрямей, это компенсировало недостаток опыта. Если бы они не поддерживали друг друга, было бы во сто крат тяжелее.
В один из моментов этой нескончаемой ночи – в момент передышки, им как раз удалось одновременно выставить щиты, и алчущее растение скребло ветвями, как по стеклу, – Марек даже подумал, что, если бы они с Рене встретились при других обстоятельствах и на другой территории, они бы, наверное, подружились.
Их совместная защита все-таки рухнула под напором голодной эмпихедоры, и обоих снова скрутил разъедающий волю страх, в кожу вонзились иглы. А потом, в довершение всего, из сине-черной искрящейся бездны ночных небес накатила сокрушительная звуковая волна – одновременно и чарующее пение, и ужасающий рев, и Марек оцепенел, чувствуя, как кровь в буквальном смысле стынет в жилах.
Темный силуэт бабочки на фоне лунного круга. Мелькнула мысль, что это красиво, но бабочка стремительно увеличивалась в размерах, и вместе с этим нарастал звук, замораживающий кровь. Магические шарики погасли. Бутоны эмпихедоры скукожились, ветки безжизненно обвисли, на глазах увядая. Марек посмотрел на Рене: похоже, тот потерял сознание, а дымчато-радужные крылья уже заслонили полнеба, и полная луна просвечивала сквозь крыло призрачным желтоватым пятном. И вообще это не бабочка, а ифлайгри, одетая в перламутровую чешую, спускается с небес, ее серебрящиеся в звездном свете волосы- змейки извиваются в причудливом танце.