Улучив момент, Вера выговорила Андрею, указывая на печального поэта:
– Как вы можете огорчать Евгения? Он же ваш друг!
Вольский, разгоряченный танцами и острым разговором, ответил с королевской надменностью:
– У меня нет друзей.
Вера застыла с открытым ртом. От заботливого и участливого Вольского не осталось и следа: опять перед ней злой насмешник, который ничем не дорожит и ничто не ценит.
– Что она с вами делает? – скорбно прошептала Вера.
Легкая радость улетучилась, она вдруг почувствовала, как душно и тесно в зале и как она устала. К счастью, гостей пригласили в столовую, где был накрыт роскошный ужин. Вольский предложил руку воспитаннице, а Евгений искательно взглянул на княгиню. Та снизошла и позволила поэту проводить ее к столу. Как чертик из шкатулки, откуда-то выскочил Алексеев и подсел к Вере с левой стороны. С правой, конечно, расположился Вольский. Среди ужинающих Вера не увидела, как ни искала, интересного Чаадаева. Она спросила Вольского о нем.
– Чаадаев – раб выдуманных принципов, которые предписывают ему отбытие домой ровно в половине одиннадцатого. Не ищите его здесь, – снисходительно ответил Андрей.
Обильный ужин оказал на юную воспитанницу действие снотворного. Еще сказались усталость и нервное напряжение дня, да, пожалуй, и вино, которое без конца подливал ей Алексеев. Как сквозь толщу воды доходили до Веры голоса, но смысл разговоров она уже не понимала. Все силы уходили на то, чтобы держать спину и таращить глаза, которые немилосердно закрывались. Глядя на княгиню, неизменно свежую, улыбающуюся, Вера с завистью подумала: «Как ей удается не уставать? Должно быть, долгая тренировка…»
Алексеев что-то бормотал Вере на ухо, а ей хотелось отмахнуться от него как от назойливой мухи. Внимание рассеивалось, потом Вера не могла вспомнить, чем же завершился вечер. Она видела себя уже у кареты, Алексеев набрасывает ей на плечи шубку, а Вольский подсаживает княгиню. Оба садятся к дамам в карету, снаружи остается только Евгений, которому не хватило места. Юноша растерянно улыбается и безвольно машет рукой, он печален и бледен. Вера навсегда запомнила обострившиеся от усталости и болезни черты его одухотворенного лица. Щемящая жалость перехватила ей сердце, и тут же негодование на этого наглого Алексеева подавило другие чувства. Тем более что экипаж тронулся и одинокая фигурка Евгения осталась позади, а Алексеев в сей момент теснил Веру своим рыхлым телом с округлым брюшком к жесткому краю.
«Почему, почему все так несправедливо?» Не совсем ясно, о чем думала юная воспитанница, старательно высвобождая край платья из-под Ивана Ивановича. Неожиданно подняв глаза, она встретила сочувственно-насмешливый и веселый взгляд Вольского и тотчас забыла обо всем. Браницкая, кажется, дремала от усталости, облокотясь на подушки. Алексеев не к месту полез в карман за табакеркой и принялся набивать нос. Взгляд Андрея, чуть затуманенный хмелем, мерцал в полумраке кареты, он магнетизировал и пьянил, пробуждал неясные желания. Вера судорожно вздохнула и попыталась отвернуться, но притягательная сила глаз мужчины победила в этом маленьком состязании. Вера вовсе отдалась ей с упоением. Это потом она с негодованием вспоминала, как уподобилась змее, околдованной волшебными звуками свирели и послушно исполняющей танец. Ее собственной воли как не бывало.