Вскоре Батшеба вернулась в экипаж.
– Ну что? – скрывая нетерпение, поинтересовался Ратборн.
– Так называемый оруженосец моей дочери, Нат Диггерби, попал в магистратуру за нарушение общественного порядка. Оливия, как и полагается истинной Делюси, покинула спутника в беде и нашла себе другую жертву. Торговка пирогами слышала, как она рассказывала молодому фермеру душераздирающую историю о больной матушке.
Батшеба описала последующую сцену и добавила:
– Лорд Лайл, без сомнения, наделен сердцем и умом истинного рыцаря. Оливия оставила бы его, не усомнившись ни на секунду, однако кто-то явно привил Перегрину острое чувство ответственности.
Возникало серьезное подозрение, что этим человеком был именно Ратборн. Несмотря на легкий тон, который виконт сохранял в разговорах о племяннике, трудно было не ощутить и искреннюю привязанность, и духовную близость. А тот гнев, который вызвало обращение маркиза Атертона с сыном, лишь подчеркивал заинтересованность в судьбе Перегрина. Безумная выходка Оливии могла нанести отношениям дяди и племянника огромный вред.
Батшеба мрачно подумала о типичности ситуации, Где бы ни появился представитель рода ужасных Делюси, жизнь немедленно менялась, причем очень редко в лучшую сторону.
– Для своих лет Перегрин – взрослый и зрелый, хотя родители не хотят этого признавать, – заметил Бенедикт, натягивая поводья. – И он не сможет позволить двенадцатилетней девочке отправиться в путь без надежной защиты.
– В низших слоях общества девочка двенадцати лет считается взрослой во всех отношениях, – заметила Батшеба. – Жизнь Оливии трудно назвать защищенной. Больше того, она и полной мере унаследовала способность моей родни выкрутиться из любой, даже самой сложной ситуации. Сказка о больной матери – отличный тому пример. Иногда я задумываюсь, стоит ли тратить деньги на школу, когда дочь и без того способна заработать состояние, сочиняя слезные мелодрамы для театральных подмостков и жалостливые статьи для скандальных газетенок.
Бенедикт взглянул на спутницу.
– Не верю, что сейчас вы говорите то, что думаете. Слишком холодно и цинично.
– С Оливией нельзя проявлять мягкосердечие. Она непременно использует его в собственных целях. Это ужасный ребенок. Если не признать это, то остается жить в плену заблуждения и безвольно наблюдать, как дочка катится прямиком в ад. Вот потому-то я не позволяю себе нежных чувств и не хочу притворяться, что моя дочь – вполне обычная, такая же, как все остальные юные особы в ее возрасте.
Наступило молчание. Батшеба не спешила его нарушить. Вполне естественно, что в устах матери столь суровые слова звучали странно. Аристократу неведомо, что значит растить трудного ребенка. Мало кто из особ высшего класса имел об этом хотя бы малейшее понятие. За их детьми всегда следил кто-то другой.