Все-таки что-то движется со стороны входа. Что-то пересекает дальние пятна лунного света. Он всматривается. Слабо светящаяся полоска? Та самая, флюоресцирующая полоска на куртке Игоря? Возвращается? Они зачем-то двинулись к “запорожцу”? Нет, та полоска горизонтальная и должна быть выше…
Неясное нечто приближается. Через несколько мгновений он видит. Видит все. И не удивляется крику Наташи — лишь так и можно отреагировать на увиденное.
Это действительно знакомая полоса на куртке. Это Игорь. Но он не возвращается. Его тащат. Обмякшие ноги чертят по снегу. Руки тоже. За вывернутой назад головой — густой темный след. Сломанная марионетка тела подпрыгивает, приближается короткими скачками.
На следующем лунном пятне Гена разглядел носильщика жуткого груза.
Наташка уже не кричит. Воздуха в легких нет, она задыхается. Наружу выходит слабое бульканье…
…Она не видела, что приближалось к ним в лунном свете. Не смотрела туда. Ее внимание привлек предмет в углу. Смутно видимый, ни на что не похожий. Но совершенно не характерный для здешнего антуража.
Второго фонаря не захватили, она нерешительно шагнула в темноту, нагнулась и… Дальше не было ничего. Она, похоже, потеряла сознание. Отключилась. Самым странным образом — оставшись на ногах и продолжая кричать. Но больше не было ничего — ни мыслей, ни чувств.
Был крик, крик-всхлип, крик-выдох — вдохнуть она не могла. Были пальцы, сведенные судорогой. И была голова — покачивалась на длинных окровавленных волосах, мертво зажатых в Наташкиной руке. Голова с лицом, искаженным таким же криком, но — мертвым, безмолвным. Голова Ирины…
Пощечина. Вторая, третья… Перед глазами вспышки, но она наконец вдыхает — холодный воздух раздирает легкие. Генка бьет по скрюченным пальцам — резко, больно, — вышибает страшную находку. Хватает за рукав и буквально волокит за собой.
Она едва переставляет ноги, спотыкается. Не понимает, откуда и куда он ее тащит. Память о последних двух минутах стерта начисто. Темное пятно.
Фонаря нет, фонарь где-то брошен. Тесные каменные закутки, низкие своды. Она не успевает пригнуться — кирпичи притолоки ударяют в лоб — боли не чувствует, все тело становится мягким и невесомым. Звуков нет, она обвисает на Генке — губы его дергаются, но Наташа не слышит ничего. Тут же — прорывом из памяти — Иркино лицо, так же беззвучно вопящее. И — снизу, где должна быть шея, — раскромсанные лохмотья. Кровь.
Кровь на губах — ее кровь. Течет с разбитого лба. Она одна, Генка исчез. Сползает по стене, хочется лечь и закрыть глаза. Тогда все кончится.