— Я знаю, Бирандол. Знаю, мне следует радоваться, что не заставили тащиться пешком до самого дома. Но… тяжело это — отправляться туда, куда я не хочу и боюсь возвращаться… да еще и на корабле. Нерадостно будет мне в этом путешествии…
— Тебя что, укачивает в море? — спросил Бирандол. — А я-то думал, потомкам моряков морская болезнь не грозит!
— Даже на самого закаленного моряка найдется достаточно сильная буря, в которую его укачает. Но не в том дело… Весь этот шум, беготня вокруг… куда ни ткнись, всюду люди, и от них некуда деться… и так пахнет… А матросы! Наверное, это по-своему славные люди, но… — мальчик пожал плечами, — совсем не такие, как мы. Им некогда размышлять и беседовать ни о чем из того, что занимает нас здесь, Бирандол. А попробуй они — их суждения окажутся столь же обыденными, как у самого последнего из наших служителей. Они живут, как животные, и соответственно рассуждают. Мне будет все время казаться, что я нахожусь среди неразумного зверья. Хотя сами они, конечно, в этом не виноваты, — поспешил добавить он, заметив, как сдвинул брови молодой жрец.
Бирандол в самом деле набрал полную грудь воздуха, словно бы для того, чтобы говорить долго и страстно. Но… внезапно раздумал. И, помолчав, сказал лишь:
— Ты уже полных два года не бывал в родительском доме, Уинтроу. Два года ты не покидал монастыря и не общался с мирскими тружениками. Смотри же кругом хорошенько. И внимательно слушай. А когда возвратишься — расскажешь мне, придерживаешься ли ты еще того мнения, которое только что высказал. Не забудь об этом — потому что и я не забуду.
— Обязательно, Бирандол, — искренне пообещал мальчик. — И мне тоже будет очень тебя недоставать…
— В таком случае радуйся, ибо наше расставание откладывается на несколько дней. Я провожу тебя до гавани. Давай же соберемся поскорее — и в путь!
Дальний конец берега был еще далеко, когда Кеннит ощутил, что оттуда за ним наблюдает Другой. Собственно, этого он и ожидал, но все равно ощутил укол любопытства: разноречивые слухи о Других сходились на том, что они суть создания сумерек и зари, избегающие прямого солнечного света. Кто-нибудь более робкий, нежели Кеннит, мог бы и испугаться; но робкому человеку и во сне не приснилась бы удача, сопровождавшая Кеннита. Равно как и его меч и умение им владеть. А потому Кеннит просто продолжал неторопливо шагать вперед — и подбирать, что под ноги попадалось. Он делал вид, что ничего не случилось. И в то же время его не оставляло чувство, что и этот его обман не остался незамеченным. Жутковатое, надо сказать, ощущение. «Началась игра в кошки-мышки», — подумал он и тайком улыбнулся.