Хубилай повел бровью:
– Ты и правда считаешь, что любой другой на твоем месте сделал бы то же самое? Тогда тебе посчастливилось родиться в благословенной богами стране. Ибо в моей стране еще никто не совершил то, что легко удалось тебе. – Он приветливо улыбнулся. – Твоя скромность делает тебе честь. Все, что во благо моих подданных, служит и на мое благо. Кто спас моего человека – спасает мое царство.
«У нас это звучит иначе, – подумала Беатриче, – спасая жизнь одного человека, ты спасешь мир». Наверное, эту древнюю цитату из Талмуда Хубилай позаимствовал у еврейских купцов, живших при его дворе, – употребляет ее в весьма вольной и не слишком скромной интерпретации. Но справедливости ради следует признать: человек, который не видит себя центром Вселенной, вряд ли сумел бы управлять такой необъятной империей.
– Итак, – продолжал Хубилай, – я, хан и правитель царства китайцев и монголов, обязан тебе жизнью Янг Вусуна, старшего писаря и придворного летописца.
– Беатриче, прошу тебя, ты знаешь, что я… – начал было Толуй.
Хан тут же оборвал его:
– Молчи, сын мой.
– Но, отец, я только хотел…
– Знаю. Жди, когда тебе позволят говорить. Так повелось испокон веков. Помолчи, когда старшие разговаривают! – И строго посмотрел на сына.
Толуй умолк, но видно, как тяжело дается ему молчание.
– Прости его юношескую горячность, Беатриче, но то, что он увидел вчера, привело его в такой восторг, что ему не терпится выразить свое пожелание. Понимаю его пыл, и все-таки ему придется проявить еще немного терпения. – Хан снова улыбнулся Беатриче. – Но прежде, чем поговорить о Толуе и его мечте, позволь задать тебе один вопрос. Тому, что ты вчера сделала для писаря Янг Вусуна, учат всех врачей на твоей родине или это твой личный секрет?
– Нет, этому всех нас учат, – ответила Беатриче. Куда, собственно, клонит Хубилай? Она взглянула на Толуя и, кажется, сообразила, о чем речь.
Хубилай расплылся в улыбке, и Беатриче поняла: серьезно рассчитывает, что она не откажет в его просьбе.
– Коли так, я спрашиваю тебя, как того хочет мой сын: готова ли ты взять моего сына в ученики, сделать его мастером своего дела, научить его целительству и передать ему свои знания?
Хотя Беатриче и ожидала услышать что-то в этом роде, но слова хана прозвучали как некий сюрприз. Учить ханского сына – большая честь. Слишком большая для чужеземки, как она. К тому же это не такое уж безопасное дело. Толуй допустит ошибку – а отвечать придется ей, его наставнице. Но отказать в просьбе хану – все равно что осквернить святыню. А самое главное – сам Толуй: юноша смотрит на нее с такой надеждой, благоговением, восторгом, что остается лишь одно – согласиться.