Что-то чёрное мелькнуло у него перед глазами, опустилось на горло и несильно придушило его.
— А-а-а-а-! — заорал Гранкин и успел пожалеть сразу о трёх вещах: что до сих пор так и не приобрёл никакого оружия, что не сообщил Эльзе о своей догадке, и что… так и не позавтракал утром. Умирать голодным было противно.
— Что, пусисюсик, тебя потянуло навестить родное гнездо? Как зовут твою новую подругу? Ностальгия? Экспедиция? Импотенция? — страстно прошептал в ухо женский голос, и в нос ударила волна удушливо-сладкого аромата.
Виталя попытался оттянуть удавку, та легко поддалась, оказавшись чёрным женским чулком с силиконовой ажурной резинкой (Виталя теперь разбирался в чулках).
— Я не пусисюсик, — прошептал он, пытаясь в зеркале заднего вида рассмотреть нападавшую. — И у меня нет подруг по имени Ностальгия и Импотенция. И Экспедиции тоже нет.
— Да?! — удивился голос сзади.
Гранкин резко развернулся и уставился на пожилую даму с копной голубых волос, сидевшую на заднем сиденье. Всё бы ничего, но на даме ничего не было, кроме чёрного бюстгальтера, трусиков и одного чёрного чулка на ноге. Несмотря на возраст, дама выглядела без одежды неплохо.
— Ой! — смутилась она вдруг, выдернула из рук Витали чулок и стала поспешно его натягивать. — Ой! А что это вы в нашей машине делаете?! Я думала, это мой старый хрыч приехал со своих…ок, — сильно выразилась она. — И причёски-то у вас одинаковые, сзади и не поймёшь, извините!
— Я не ваш старый хрыч, — принялся оправдываться Виталя. — Иван Терентьевич дал мне свою машину на время.
— И за это время вы успели расквасить ей нос? — усмехнулась дама, натягивая лёгкий сарафанчик.
— Успел, — смутился Гранкин.
— Ну ничего, — успокоила его дама, — старый хрыч не расстроится. Он обрадуется, что вы целы и невредимы, и скажет, что машина — это всего лишь груда железа.
— А вы Маргарита?
— Маргарита я, Маргарита. Иду, смотрю, машина наша стоит не запертая. Дай, думаю, спрячусь, устрою ему секс-атаку. И где же он сейчас обитает?
— У меня, — признался Виталя.
— Поменял ориентацию?
— Ну что вы, — смутился Гранкин, — мы просто друзья.
— Собутыльники, — уточнила жена Ивана Терентьевича.
— Ну, не без этого, — зачем-то разоткровенничался Гранкин. — Он говорил, что вы очень ревнивы.
— Жаловался?
— Сетовал. Нет у него никаких подруг! Он замечательный человек, верный муж.
— Все вы верные!
— Не все. То есть некоторые. В смысле, есть, конечно, отдельные неверные экземпляры, но их гораздо меньше, чем принято думать.
— Не знаю, как вы, а вот мой экземпляр как раз и есть тот самый отдельный, неверный!