Комната в общежитии Академии Бронетанковых войск была обставлена с истинно спартанской простотой. Две пружинные койки, две тумбочки, стул и настольная лампа — вот то, чем обеспечивало командование старших офицеров. Что ж, после Чечни и такие апартаменты кажутся «Хилтоном».
— Тук, тук. Артем Владимирович, можно к вам?
— Саша? Откуда ты?! Как ты меня нашел?
— Да вот, шел мимо, дай думаю — зайду.
— Брешешь! Ты же не знал, где я живу? — насмешливо бросает танкист.
— И, тем не менее, я здесь.
— Хорошо, проходи, рассказывай. — Артем указывает на единственный в комнате стул. — Извини, кроме чая, угостить тебя нечем.
— Не беда. Я к тебе по делу.
— Догадался. Давай, выкладывай, что там у тебя?
— Дело в том, что я тебя немного обманул.
— В чем?
— Последние годы я не служу в спецназе.
— Вот как, а где?
— В контрразведке, — я достаю из кармана удостоверение. Одно из многих, заранее заготовленных на мое имя.
— Понятно. — Артем заметно мрачнеет. — И чем обязан?
— В общем-то, тем же, что послужило причиной твоего вызова в Москву. Не кривись. Я знаю, что тебе тошно об этом вспоминать. Но мне нужна твоя помощь.
— Помощь? В чем? — тон Худороцкого остается отчужденным. Атмосфера офицерской солидарности, царившая в наших отношениях после обеда в клубе Министерства Обороны, разрушилась напрочь. Теперь он сух и сдержан.
— Артем, я тебя прошу, не становись в стойку борзого барана. Это не твое дело. Твое сегодня закрыто. Держи, вот оно, — папка с документами ложится перед ним на тумбочку. — А это — официальное уведомление о том, что Главная Военная Прокуратура ни к тебе, ни к майору Васильченко Алексею Юрьевичу никаких претензий не имеет.
— Чародей! — усмехается Артем, удивленно-выжидательно глядя на меня. — И что же тогда тебя интересует, великий и ужасный?
— Артем, это серьезно. Это очень серьезно. Дело, которое мы сейчас ведем, официально не существует.
— То есть? — перебивает меня полковник Худороцкий.
— Указанием с самих верхов оно закрыто раз и навсегда. Мы ещё сами многого не знаем, но даже того, что нам известно, хватит на смертный приговор выше крыши.
— Для кого приговор-то: для вас или для них?
— По закону — для них, по жизни — для нас. Потому, пойми меня правильно, я очень рискую, говоря с тобой об этом.
Это было правдой. Стоило в комнате оказаться «клопу», и сегодня вечером Натали рисковала остаться вдовой. Правда, постоянно действующие приборы мой карманный детектор фиксировал, но я прекрасно отдавал себе отчет, что такие штучки представляли позавчерашний день подслушивающей техники.
— В общем, дело ведется неофициально. Если хочешь, можешь отказаться.