— Как обычно? Орешки?
Она величаво кивнула: мол, само собой.
Фито-бар в этот час практически пустовал, и они сели за дальний столик. Вероника была, похоже, не в себе, и это не ускользнуло от внимания Ирины Генриховны.
— Чего это ты сегодня решила раскрепоститься? — спросила она, грея ладошками бокал с коньяком.
Вероника махнула рукой.
— Навеяло что-то. Впрочем, не обращай внимания, пройдет.
«Вот и у меня тоже навеяло, — подумала Ирина Генриховна, вздыхая. — Да так навеяло, что жить не хочется».
Она приподняла свой бокал над столиком и на ее лице застыла довольно кислая улыбка.
— Ну что, за все хорошее?
Вероника кивнула, было, однако пить не спешила. Чувствовалось, что ее действительно грызла какая-то обида, и она не могла перебороть ее.
«Артур? — подумала Ирина Генриховна, исподволь наблюдая за Вероникой. — Пожалуй, так оно и есть. Хоть и храбрится девица, однако предательства его простить не может».
Наконец, та тяжело вздохнула и пригубила коньяк, словно пересилив себя. Поставила бокал на столик и с какой-то безысходностью в голосе произнесла:
— А где оно, хорошее?
Сказала это скорей для себя, но Ирина Генрихов-на не могла оставить этот вопрос без ответа:
— А вот это ты зря. Хорошего до хрена и больше, надо только разглядеть его.
— В море дерьма, — тут же уточнила Вероника. — Причем, разглядывать это хорошее надо в такой телескоп, из которого можно новую галактику открыть.
«Эко тебя приперло, девушка» — невольно подумала Ирина Генриховна, однако вслух сказала:
— И опять же ты неправа, говорю на правах старшей подруги. А то, что у тебя все еще впереди…
— Только надейся и жди! — каким-то злым, раскатистым смешком рассмеялась Вероника, и снова Ирина Генриховна не могла не подметить нервозность в ее поведении.
«С чего бы это? — подумала она, не очень-то веря в простое „навеяло“, которым, словно корова хвостом, отмахнулась Вероника. — Всплыло нечто такое, что все-таки выбило ее из седла?»
То, что это ее состояние как-то связано с Артуром Чижовым, в этом Ирина Генриховна даже не сомневалась.
Надо было как-то расшевелить бабенку, заставить ее говорить, и она пошла на чисто женскую уловку.
— Вчера, уже к ночи ближе, звонил мой гоблин, просил встретиться.
— Зачем? — оторвавшись глазами от коньячного бокала, спрос Вероника.
— Говорил, что дураком был. Поговорить, мол, надо.
Вероника молчала, видимо думая о своем, и Ирина Генриховна добавила, как бы сама про себя:
— Лишку, наверное, в кабаке хватил, все твердил, что жить без меня не может.
Она произнесла вслух те самые слова, которые мечтала услышать от своего Турецкого, и замолчала, внутренне сжавшись.