— Я догадываюсь, что Али Декушев использовал вас всех втемную на то он и Койот, и все-таки… Как?! Как вы могли пойти на убийство Крупенина, ни в чем неповинного парня? Объясни мне! Как?
Хозяин «мерса» облизал ссохшиеся губы и уставился глазами в пол.
— Я слушаю! — потребовал Яковлев.
— Мы… мы не знали… Мы даже не думали его убивать.
— Но его все-таки убили! — повысил голос Яковлев. — Причем добили контрольным ударом в висок. Кастетом.
— Это сделал Али. Он же и ударил его первый бейсбольной битой по голове. Сзади. Когда мы догнали его в парке. Сказал, что этот парень узнал его…
— И может сдать в милицию?
— Да.
— А зачем надо было избивать и грабить?
— Али сказал, что проучить немного надо. А грабить…
— Чтобы следы замести?
— Да.
— Хорошо, — согласился с арестованным Яковлевым. — Ну а зачем надо было Агеева?… Ножом в печень?
Арестованный сглотнул подступивший к горлу комок, поднял на хозяина кабинета полные страха глаза.
— Он… этот мужик… живой?
— Слава Богу.
И тот вздохнул облегченно:
— Мы… мы сначала просто хотели проучить его немного.
— И снова по наводке Койота?
— Да.
— А потом… когда не удалась «учеба»?
— Али сказал, в каком ресторане его можно будет найти, и даже подвез нас туда.
— И ты, значит?…
На эту реплику Владимир Михайлович Яковлев так и не дождался ответа. Впрочем, и так все было ясно. В конец сошедший с рельсов Койот, как загнанный зверь, метался по России, и в нем росла, накапливаясь, уже патологическая ненависть к тем, кто добивал разрозненные банды на Северном Кавказе. Но особой ненавистью он ненавидел спецназ, морскую пехоту и десантников, в которых он видел своих прямых врагов. И концовка его была, в общем-то, предсказуема.