От собственных признаний Марина испытывала какое-то напряженное удовольствие, словно, давая сведения, на основании которых ее должны будут отправить в тюрьму, она избегает другой, худшей кары, которая нависла над Марининой головой со времени того разрушительного разговора с Ефимовым…
Седьмая картина из прошлого КРЕСЛО, В КОТОРОМ НЕКОМУ СИДЕТЬ
После знаменательной ссоры, предлогом для которой послужила несостоявшаяся покупка загородного домика, Марина почувствовала, что жизнь ее изменилась. Нет, внешне все осталось по-прежнему: ее Будда, что ни говори, был Резиновый, а не Железный и простил ей прежние интрижки — ей, для которой он, как уверял неоднократно, и работал, и дышал. Но внутри какой странный махровый цветок новых отношений с мужем распускался для нее! Запах этого цветка был горьковат и печален, и от него Марина делалась исступленно-нежна. То нападали на нее приступы слезливости, то она теребила мужа, склоняя его к ласке. Не потому, что превратилась в нимфоманку: она испытывала постоянную зудящую потребность прикасаться к Шарову, чтобы убедиться, что он все еще здесь, с нею, что его не убили, не отняли у нее. Полунасильственные объятия носили привкус мертвечины: заниматься любовью с Шаровым было все равно что гладить собаку, которую завтра отведут к ветеринару на усыпление. Сегодня это большой добродушный пес, который потявкивает, покусывает руку хозяйки, но скоро он не сможет ни двигаться, ни издавать какие-либо звуки, его влажный черный нос высохнет и побелеет, а умные глаза превратятся в стеклянные пуговицы… Такие могло продолжаться долго. Это было невыносимо! Требовалось что-то изменить.
Встречи с Леонидом после серьезной семейной разборки исключались: только на деловой почве, только в таких местах, где секс был бы невозможен или затруднен. Это устраивало и Марину: ее личная жизнь представляла собой теперь такой сложный клубок, что возобновление прежних отношений с Ефимовым не доставило бы ей удовольствия. И тем не менее теперь она иногда подумывала: может, если бы она исхитрилась вернуться к прежнему, все могло бы сложиться иначе. После секса Леонид становился добрей… Если от Марины требовалось обмануть Шарова ради того, чтобы спасти, почему она не пошла на такую жертву?
Но нет, подобные рассуждения — следствие угрызений совести, попытка не замечать очевидного. Настолько подобреть Леонид не мог, даже после самого феерического сеанса плотской любви. Что касается авантюры, затеянной Мириком Вишневским, Ефимов не мог спрыгнуть с этого самолета. Деловые интересы всегда стояли для него на первом месте. Превыше дружбы. Превыше любви.