— Ты соображаешь, что несешь? — отчаянным шепотом спросил Ефимов, когда Марина сбивчиво начала просить пощады для Шарова. Брови его слились в жесткую линию на переносице, в сильном кулаке хрустнул случайно подвернувшийся под руку карандаш. — Мы зашли чересчур далеко. Мы не имеем права останавливаться.
— Не его, — монотонно бормотала Марина, которую всегда удручал гнев Ефимова. — Пожалуйста, пожалуйста, только не его.
— Кого же? — издевательски спросил Леонид все тем же напряженным шепотом. Разговор происходил в офисе одного из главных подразделений «Уральского инструмента», и, хотя в начальственный кабинет без стука не входят, понижение голоса не казалось излишней предосторожностью: не хотелось бы, чтобы что-то из сказанного было услышано извне. — Кого, я спрашиваю? Тебя? Или меня? Кого ты предназначила в жертву? В конце концов, должны остаться ты и я. По-другому не получается.
— Шаров сделает для меня все, — уверяла Марина. — Если так надо, я уговорю его передать свои акции мне, а я передам их тебе. Мирным путем. Разве тебе этого не достаточно? Разве ради получения акций нужны еще человеческие жертвы?
— Шаров многое знает, — отрубил Ефимов, — об остальном скоро догадается. Ты же знаешь, он ученый, у него безупречный аналитический ум. Сопоставляя убийства Парамонова и Райзена со скандалом вокруг «Зевса», он, наверное, уже пришел к правильным выводам. Кроме того, как твой муж, он не может остаться в неведении относительно того, что произойдет с фирмами. К тому же ты знаешь, что договор с «Лодзью» он ни под каким соусом не одобрит… Да что с тобой такое? Откуда такие сантименты в неподходящее время? Неужели вспомнила любовь студенческих лет?
— При чем здесь студенческие годы? — застонала Марина. — У меня семья, ты это понимаешь? Нормальная семья! Ну, пусть не совсем нормальная… была… Но подумай, ведь иметь любовника и убить мужа — это не одно и то же!
Леонид смотрел на нее с такой тонкой издевательской полуулыбкой, что все последующие оправдания умерли, не выйдя из Марининых губ. «Что ж это за человек такой, — подумалось Марине с раздражением, — если ему надо объяснять, что когда жена убивает мужа — это ненормально? И как я могла этого человека любить?» Вот так вот и любила. За эту самую холодность, с которой он вершил дела. Сейчас она представлялась Марине отвратительной… и жалкой… Да, да, жалкой! Она видела в нем сверхчеловека и вдруг обнаружила, что он и до обычного взрослого человека-то еще не дорос! Какой-то младенец, обладающий невероятно развитым интеллектом, но постыдно отсталый в области эмоций. И она пыталась апеллировать к его чувствам, говорить о семье? Бесполезно. С такими нужно по-другому.