– Так, – потупясь, ответил тот.
Кухнин, чуть подумав, словно приказал:
– Оперативно завершаем обед и всем отрядом отправляемся в лесопосадку…
Детище сталинской поры, когда советский народ с энтузиазмом осуществлял грандиозные предначертания вождя, решившего украсить Родину садами, представляло собой искусственно созданную полосу смешанного леса, некогда огибавшую полукольцом окраину райцентра. Изначально хилая, шириной около трехсот метров, полоса молодых деревцев за полвека вымахала в стройный лес, изобилующий самыми разными грибами. Разросся с тех давних лет вширь и районный город. За лесопосадкой появились новые улицы. Для сообщения с ними в лесополосе прорубили просеку, превращенную с годами в накатанную автомашинами дорогу. В целях же сокращения пути к жизненно важным объектам люди протоптали в лесу пешеходные тропы. Одна из таких троп вела от Лесопосадочной улицы к железнодорожному вокзалу. По ней и направился участковый Кухнин с сыновьями.
Раскрашенные осенней желтизной белоствольные березки вперемежку с высокими осинами и приземистыми дубками стояли не шелохнувшись. Затянутое дымкой сентябрьское солнце скупо пробивалось сквозь отживающую свой короткий век листву, навевая грусть об уходящем лете. Словно тоскуя по теплу, жалобно попискивали изредка порхающие среди деревьев лесные птахи. От земли тянуло прохладной сыростью и запахом увядших листьев.
Бодро шагавший впереди «отряда» неутомимый Гаврила-проказник внезапно огляделся и свернул с тропы вправо. Пройдя между деревьев около пяти метров, мальчишка остановился возле раздвоенной у корневища березы и, как будто доказывая свою правоту, гордо сказал:
– Вот он, потехинский Корт! Лежит и не дышит.
Кухнин с остальными сыновьями подошел к Гавриле. Под березой действительно лежал вспухший от начавшегося разложения черновато-серый кобель породы дальневосточной овчарки, недавно сорвавшийся с цепи и убежавший со двора Никифора Потехина. Участковый присел на корточки и, пересиливая смрадный запах, стал внимательно осматривать собаку. Судя по запекшимся сгусткам крови, Корт был застрелен не меньше как тремя выстрелами из какого-то нарезного оружия. Размазанные бурые полосы темнели и на гладкой бересте березового ствола, вроде бы за нее хватались окровавленной ладонью. Чуть поодаль от березы земля в нескольких местах была взрыта черными бугорками, а пожухлая трава примята так, будто здесь шла отчаянная борьба либо человека с разъяренной овчаркой, либо осатаневших от ярости борцов.
Подражая отцу, мальчишки тоже присели на корточки и с любопытством заводили глазами по сторонам. Расторопный Гаврила внезапно выхватил из травы пузатенькую стреляную гильзу и радостно выпалил: