– Обстоятельства не располагали.
– Понимаю. Но это и неважно. Он вас сбил, он вас и спас. Позвонил мне, рассказал… Ну а дальше уже вопрос техники.
– Он…
– Ему пришлось выйти в отставку, если вы об этом хотели спросить.
– Что? В отставку? Но он же ас! Как они могли?!
– Они могли.
– Черт!
– Совершенное вами согласен. Итак, Клаудиа, вы летали…
– Подождите!
– Жду.
– Как он? Вы знаете что-нибудь?
– Самое странное, что да, знаю.
– ???
– Он в Нидерландах, в Амстердаме. Служит в КЛМ. Им нужны грамотные пилоты. Конечно, пассажирский фоккер[81] не истребитель, но все же самолет. Так он мне, по крайней мере, сказал при нашей встрече.
– Когда вы его видели?
– На Рождество. В Лондоне. Представляете? Два еврея встречают в Лондоне Рождество…
– Вы же сказали, что он в Амстердаме.
– Я же сказал, что он летает на фоккере. Знаете этот их большой аэроплан с четырьмя моторами? Тридцать шесть пассажиров! Огромный, как дом. Вот Зильбер и таскает его по маршруту: Амстердам – Лондон. А в Лондоне мы и пересеклись. Вообще-то я хотел написать об этом голландском чуде… Не все же русским да американцам строить большие корабли! Пусть вот хоть голландцы…
– Пусть голландцы. Вы знаете его адрес?
– В Амстердаме? Да, знаю. Кайзерграхт, сто двадцать. Это отель «Олимпия».
– Спасибо!
– Пожалуйста. Теперь можно вас спрашивать о войне?
– Теперь можно.
* * *
Зима в Амстердаме не лучшее время года. Снег выпадает редко, а если и бывает, то мокрый и тает быстро. А чаще идет дождь. Дождь, кажется, идет все время, и не только зимой, но зимний дождь – постоянный спутник горожан. То мелкий и медленный, то и дело сбиваемый резкими порывами холодного ветра, то сильный – проливной, падающий стеной с низкого темного неба. Дождь – составляющая жизни города, неотъемлемая часть городского пейзажа. Во время дождя город становится темным. Темна вода в каналах, темны окна, закрытые ставнями. Темный город. Печальный. Чужой. Особенно для левантийца, привыкшего к голубому небу, солнцу, наполняющему прозрачный воздух теплом и светом, синему морю. И все-таки Амстердам нравился Зильберу. Был у него характер, у этого города, и это было главным.
В хорошую погоду, если, конечно, не было полетов, Зильбер отправлялся в долгие пешие прогулки по городу. Он шел, не торопясь, по Кайзерграхт, следуя плавному изгибу канала, пока не добирался до Амстеля. Потом – вдоль Амстеля до моста. Переходил реку, и там было уже рукой подать до еврейского квартала. Потом он, бывало, заходил в старую Португальскую синагогу и сидел там, иногда по часу и больше, с удовольствием вдыхая запах старинного полированного дерева, который, казалось, уносил его в прошлое, домой. Потом он, также не торопясь, возвращался в отель, но уже другой дорогой. Теперь он спускался по Амстелю до Нового Рынка и через него выходил на Дамрак и шел дальше мимо церкви Нуе Керк, пересекал каналы и выходил на Кайзерграхт несколько выше своего отеля, в районе 140–150 номеров. По дороге, обычно где-нибудь в районе Сингеля, он обедал в одном из старых маленьких чисто голландских кабачков, выпивал пива, а иногда и водки и уже после этого шел спать.