Путь был неблизкий, но физически Кирилл за прошедшие сутки скорее отдохнул, чем наоборот. Погода была чудесная – не жарко и не холодно, и легкий ветерок по временам задувает в лицо, – и еще на ходу прекрасно думается, даже если ты – впрочем, вполне автоматически – все время «отслеживаешь ситуацию».
Итак, скорее всего, это не был мир Хрусталя. Следовало ли из этого, что Федор Кузьмич происходил из какого-то другого мира, а в этом лишь жил какое-то время или просто использовал его как пересадочную станцию? Если это так, то его и его друзей сейчас могло здесь и не быть, а значит, и о появлении Кирилла никто не мог здесь знать. Это, естественно, было бы здорово, если бы все так и обстояло, но Урванцев привык исходить из худшего. А худшим могло оказаться то, что Хрусталь контролирует этот мир негласно, и, следовательно, все, что видит вокруг Кирилл – все, что он до сих пор узнал и увидел, – не более чем великолепно исполненная декорация для населяющих планету людей, которые, разумеется, и слыхом не слыхивали ни о каком Хрустале. Однако, с другой стороны, как-то это не вязалось с событиями десятилетней давности. Вот не вязалось, и все. Не складывалась картинка.
«Ладно, – решил Урванцев. – Еще три недели… Большой срок. Может быть, и сам до чего-нибудь додумаюсь, а нет, так пусть этим занимаются аналитики. А мне главное – три недели продержаться».
Вопросы времени и пространства, как ни смешно это звучит, являлись, в сущности, самым слабым местом во всей его, и без того непростой, если не сказать большего, операции. Пространство и время, но правильнее, вероятно, все-таки время и пространство, потому что самым главным было – «когда» и только после этого – «где». Как будто бы ничего нового, ведь и дома разведчиков часто «впрыскивали» в одном месте, а выходили они уже совсем в другом. Однако дома всегда можно было что-нибудь сымпровизировать. Сорваться с «трассы», уйти в сторону, рвануть напрямки, прорываясь в другом, незапланированном месте. Во всяком случае, можно было попробовать. А здесь куда дернешься? Да никуда, потому что некуда.
Почти незаметно для себя он вышел к вокзалу, но до отправления первого из выбранных им поездов, уходящего в 5.20 утра в Мюнхен, оставалось еще больше двух часов. Впрочем, Урванцев так и планировал, потому что пришло время подкрепиться, да и вообще не мешало перед дорогой сбросить нервное напряжение и подумать в комфорте над разными разностями, которых накопилось уже немало. Кирилл зашел в работающую круглосуточно – если верить вывеске – закусочную, называвшуюся здесь на американский манер «снэк-бар», и съел там, стоя, пару больших бутербродов с копченой колбасой и ветчиной, запивая их какой-то газировкой, которая отдаленно напоминала апельсиновую воду «Лагидзе», но называлась «фанта». Затем, покинув временно вокзал, он побродил немного по окрестностям и достаточно быстро нашел настоящий ночной бар, в котором, как и положено, было полутемно, играла музыка и подавали крепкие напитки. Взяв сто граммов коньяку и чашку крепкого – здесь это называлось двойным – кофе, Урванцев ушел от стойки в глубину довольно обширного, но полупустого помещения и расположился за столиком в углу так, чтобы видеть и вход, и стойку, и коридор, который вел к туалетам и во внутренние помещения заведения, где наверняка имелся еще один выход. Сделав глоток кофе, Кирилл кивнул одобрительно, так как кофе был сварен хорошо, и закурил сигарету.