— Потоцкий, — подсказал Андрей.
— Во-во, он самый. В общем, пацаны теперь при делах. Хозяин за них меня ружьем премировал. Плохо, что ли? — Он неожиданно заливисто рассмеялся, затем его смех незаметно перешел в надсадный кашель. Гость подождал, пока старик откашляется, вытрет краем майки слезящиеся глаза, после чего спросил:
— А сам-то Хозяин, вот что он за человек? Молодой, старый, брюнет, блондин, худой, толстый?
— Мне-то откуда знать, — ответил Дорожкин. — Я его отродясь не видал.
— То есть вы с ним лично не знакомы?
— Не, я его в глаза не видел. Только слышал о нем. Пришел от него человек, столковались. Потом и другие приходили. О чем-то просили, я, что мог, делал. А самого не видал.
— Ну хоть что-то вам о нем известно. Какие-то детали в разговорах проскальзывают.
— Какие разговоры? — не понял Трофим Тимофеевич.
— С гонцами его вы о чем-то беседуете.
— О чем мне с ними беседовать? Все равно они ничего не скажут. Вымуштровал их Хозяин.
— Неужели у вас насчет него нет никаких соображений?
— Соображения соображениям рознь, — с пьяной убежденностью говорил Дорожкин. — Я могу думать одно, а в жизни получится совсем другое.
— Вы даже по телефону с ним не разговаривали?
— Если скажу, что разговаривал, поверишь?
— Само собой. В этом ничего удивительного нет.
Трофим Тимофеевич, поджав губы, выразительно покачал головой: мол, что с тобой, недотепой, разговаривать. Очевидных вещей не знаешь.
— Думаешь, у нас телефон в каждой избе и автоматные будки на улице стоят. Нет, брат, автоматы здесь известны другие, не телефонные. Как я мог с Хозяином разговаривать?! Но по тому, что люди про него рассказывали, я думаю, он из старых «законников».
— Почему вы так подумали?
— Хватка у него есть, какой не сыскать у нынешних. Кремень, а не человек. Нынче же как происходит: двадцать лет человеку, а он уже нос дерет — «я вор в законе»! Хотя сам на «крытке» ни разу не чалился, чифиря не нюхал. Они сами себе звания присуждают, фраера подзаборные. Мелкий народец пошел, не чета прежним. Я сейчас одну вещь покажу…
Дорожкин шустро вскочил с табуретки и зашел в закуток за печкой. Через минуту он появился с большой жестяной коробкой в руках. Когда-то в таких продавалось печенье, о чем и свидетельствовала надпись на изрядно исцарапанной крышке: «Суворовское». Старик сдул с коробки пыль, а уж чтобы она совсем стала стерильной, провел по ней рукавом куртки. Когда снял крышку, Андрей увидел, что там лежит много фотографий. Все старые, черно-белые, сплошь и рядом со следами сгибов. Трофим Тимофеевич надел очки с замусоленными стеклами и принялся разглядывать снимки, некоторые из них потом передавая для просмотра Корешкову. На этих далеких от совершенства любительских фотографиях была запечатлена лагерная служба конвойного Дорожкина, его знакомые, как в форме, так и в зэковских ушанках и телогрейках.