Только к вечеру дверь открылась. Витек заставил себя не дергаться и лежать на кровати в пространной позе. Посетителем оказался сам Гришевич, да не один, а вместе с симпатичной медсестрой массой центнера полтора. У девчонки сиськи по два ведра, огромное пузо и ляжки по пять пудов. Такая как прижмет, так и забудешь, как дышать.
Гришевич взял его за подбородок и тут же получил от Витька по руке.
- Ну и что будем делать с ним, доктор? - ласково пропела сестричка.
- Ничего, принеси табурет.
- К полу прикручивать?
- Да нет, не надо, если что, я сам управлюсь. И оставь нас.
- Пожалуйста, я буду за дверью, - проинформировала сестрица.
- Да, да, конечно, - согласился Гришевич.
Доктор провел с Витьком непродолжительную беседу, из которой он сделал вывод, что перед ним солдат, убежавший из воинской части и совершенно не понимающий, где он находится, хотя свое собственное имя Виктор сообщил, так, чтобы не путаться, а то ведь совсем отъехать можно от собственной придури.
Во время разговора он пытался пару раз укусить доктора, но тот мягко предотвращал все его попытки. Видимо, за тягу к человечинке аккуратная сволочь в белом халате оставила его в камере еще на одни сутки.
Мисс сто пятьдесят кэгэ после разговора принесла кашу и стакан сладкого чаю. Кашу пришлось размазать по стене, а кружку с чаем выплеснуть на кровать, загадив собственную постель. После этого заявить, что он не пойдет в наряд и останется здесь до конца дней своих, а товарищу командиру пусть передадут, что он погиб в бою.
Внимательно выслушав речь пациента, Анфиса, так было, во всяком случае, написано на бэйджике, взяла пустую тарелку, потянулась за кружкой, но Витек в попытке попрепятствовать забору посуды смахнул ее с подоконника, и жестянка полетела на пол. Так весело прошел ужин.
Завтрак следующего дня Витьку не понравился. К нему зашли две Анфисы, одна другой крупнее, открыли ему рот, вставили в него воронку и влили жиденькую манку. После чего отпустили руки и вышли не прощаясь, а Витек, встав на колени и уткнувшись лбом в пол, стал буйно переживать издевательства над собственной персоной.
- Сволочи, гады, сволочи, гады, - выл Витек. - Я вам еще покажу, покажу вам. Взорву вас всех.
Новенькая сиреневая больничная пижамка трещала по швам. Он разорвал на груди рубаху и вновь подошел к окну, где увидел, как мужик выносит из служебного хода столовой два ведра, видимо, с остатками еды. А приблизившись как можно ближе, Витек высунул язык и стал снова пускать слюну, мечтая лишь о том, чтобы его поскорее из лазарета переправили в более просторное помещение, где есть хоть какое-то общество.