— Видишь, Хорек, — улыбчиво обратился Архангельский к своему напарнику. — Узнал. Они меня всегда узнают. Даже не пойму, в чем дело... Ладно, Леонид, подписывай бумаги, и закончим на этом.
Спустя глаза, Шахов увидел, что на клеенке действительно лежат какие-то документы, с четкими грифами и штемпелями. Пребывая в полуобморочном состоянии, он все же сообразил, что подписывать нельзя, это ловушка, подпишешь — и адью. Но как не подписывать, если требуют.
— Прочитать бы... — попросил нерешительно.
— Читай, кто тебе не дает.
— Но вы не рассердитесь?
— Читай, читай. Пять минут туда-обратно — какая разница. Верно, Хорек?
— Грамотный больно, — буркнул Хорек и с хрустом переломил ладони, сложенные домиком. От этого хруста у Шахова в мозжечке ответно скребануло. Он поднес бумаги к лицу, ловя свет от лампочки, с трудом вчитался в текст. По первому документу он переводил в дар какому-то Евлампию Захаровичу Пешкову пятикомнатную квартиру в Столешниковом переулке, второй документ представлял собой безупречно оформленную доверенность на номерной счет в Швейцарском банке, третья бумага была ничем иным, как его собственным коротеньким завещанием. Там было сказано:
"В моей смерти прошу никого не винить. Другого выхода у меня нет. Прости, Катерина. Береги детей. Твой Леонид.
Число".
Шахов протер ладонью глаза, прочитал еще раз: нет, все в порядке, ничего не напутано. Глубокое отчаяние, подобное сердечной судороге, овладело им.
— За что?! — спросил он как можно тверже. — В чем я виноват? Объясните, пожалуйста.
— Как за что? — удивился Архангельский. — Погулял и хватит. Другие тоже погулять хотят. Подписывай, Леня, не тяни волынку. У нас ведь время ограниченное.
— Так не бывает! Вы с ума сошли!
Тот, кого звали Хорьком, еще раз хрустнул костяшками пальцев. Заметил с любопытством:
— Щебечет пташка!
— Ну да, — согласился Архангельский. — Наел буркалы, потому и щебечет... Что с тобой, Леонид? Закона не знаешь?
— Какого закона?! — в исступлении Шахов попытался встать, но широкая длань Хорька придавила его к табурету.
— Будешь дрыгаться, — вразумил Архангельский, — помирать долго придется. Подписывай, Леня, зачем тебе лишние хлопоты.
— Устройте встречу с боссом, — взмолился Шахов. — Вы не понимаете, это какая-то роковая ошибка.
— У нас не бывает ошибок. Это ты ошибся, Леня, когда связался со шпаной. Наследил, папу потревожил.
Головой надо было думать, а не жопой.
— Какая шпана? Какой папа?
Тот, кого звали Хорьком, осторожно сдвинул бумаги в сторону, захватил Шахова за загривок и с размаху ткнул носом в стол. Прыгнули до неба золотые снопы огня. Кровь и сопли оросили грудь. Сквозь розовый туман он смутно различал лица. Шахов понимал, что все кончено. Если бы еще не предательский укол в машине, выкачавший всю волю! Стройной чередой пронеслось перед слезящимися глазами все, что оставлял на земле: богатые хоромы, накрытые столы, женские ляжки, три дочурки, ливрейный лакей Данила со своим "данке шен", кусты белой сирени, дымный полумрак Сандунов, тягучий шорох рулетки, — все мелькнуло и рассыпалось на блескучие фрагменты. Игра сделана, господа.