– И отдал приказ ликвидировать меня, – закончила я.
– Проследить, – выразительно поправил меня Полесников. – Поначалу команды мочить тебя не было.
– Когда же она поступила? – спросил Папазян.
Геннадий снова замолчал, и Папазян уже начал беспокоиться, что тот больше ничего не скажет, однако через некоторое время Гена продолжил:
– Когда ты второй раз пришла. Коновалов после разговора с тобой сразу мне сказал: она выводит нас на Гольдберга, и после этого ты сразу убираешь их всех к чертовой матери вместе с сетрицей-акционеркой!
– Да, недооценили вы меня с Коноваловым, Гена, – покачала я головой.
– Да уж, – усмехнулся тот. – Иначе я бы здесь не валялся и не рассказывал бы вам всю эту сагу.
– Ну что ж, – Папазян выглядел довольным. – Молодец, Генка, на сегодня больше не будем тебя мучить. Только, Гена... – он склонился над киллером. – Предупреждаю тебя сразу: не дай бог тебе на суде от своих показаний отказаться. Я тебе лично вторую ногу прострелю.
– Ой, идите вы уже, а? – поморщился Полесников. – Я вам все сказал...
И он отвернулся к стене. Видно было, что он здорово устал, щека его подергивалась, глаза закрывались, и мы с Папазяном покинули больничную палату. Медсестра, стрельнув глазками в Папазяна, поинтересовалась:
– А вы еще придете?
– А как же, дорогая, – весело подмигнул ей Гарик и не удержался, чтобы не приобнять на прощание.
* * *
В ночном клубе «Каскад», казалось бы, все было по-прежнему. Так же звучала музыка, так же веселились посетители... И за всем этим праздником жизни совсем не праздничным взглядом молча наблюдал Игорь Леонидович Коновалов. Он взирал на публику сверху, сквозь высокое стекло двери кабинета. Мне хорошо была видна его одинокая фигура. Когда мы с Папазяном прошли через зал, Коновалов слегка вздрогнул, но никуда не отошел. Он лишь поднес к губам наполненную коньяком рюмку и отпил из нее.
Мы поднялись по лестнице, встали напротив Коновалова и молча смотрели на него. Он не выдержал первым: открыв дверь, выдавил из себя натянутую улыбку и спросил:
– Чем обязан?
– Вы арестованы, господин Коновалов, – просто сказал Папазян.
Коновалов откашлялся.
– Позвольте спросить, по какому обвинению? – усилием воли заставив взять себя в руки, вежливо спросил он.
– По обвинению в организации убийства Вячеслава Карпинского, – пояснила я.
Коновалов медленно перевел на меня взгляд. Он откровенно не был нежным и любящим. И вообще, лицо его приобрело совсем другое выражение. Управляющий клубом перестал притворяться.
– Как ты мне надоела, – сквозь зубы процедил он. – Ну что ты все лезешь и лезешь, лезешь и лезешь!