— Сэм Кэстингвей с женой был в машине, — сообщил папа. — Теперь ты предоставила этой безмозглой курице с длинным языком хорошую пищу для сплетен. Я надеюсь…
— Пойдем, Чарли, — сказала мама и взяла меня за руку. — Пойдем в мою комнату, выпьем по чашечке шоколада.
— Черта с два, — грубо оборвал ее отец.
Я обернулся к нему. Он продолжал:
— Я вытрясу из него этот шоколад вместе со всей его дурью.
— Ничего ты ни из кого не вытрясешь, прекрати. Ты и так напугал беднягу до смерти.
Отец с перекошенным от ярости лицом схватил маму за плечо, повернул ее к разбитому стеклу под окном кухни и, указывая на него, заорал:
— Вот! Смотри! А ты еще шоколад давать ему собираешься. Он больше не младенец, Рита, и перестань прятать его за своей юбкой.
Мама отдернула плечо, на котором остались красные отпечатки пальцев. — Ступай в дом, — холодно произнесла она. — Ты иногда бываешь невыносимо глуп, Карл.
— Я хочу…
— Не рассказывай мне, чего ты хочешь! — внезапно взорвалась мама. Отец отшатнулся.
— Ступай в дом! Или пойди нажрись со своими дружками! Иди куда хочешь! Только чтобы глаза мои тебя не видели!
— Понимаешь, — начал отец осторожно, — существует такое понятие, как наказание. Тебя учили этому в колледже, или на это педагоги не нашли времени, забивая вам мозги всяким либеральным бредом? В следующий раз твой сын не ограничится несколькими окнами, пойми. В следующий раз он разобьет тебе сердце. Разрушение…
— Убирайся! — прокричала мама.
Я снова начал плакать. Мама взяла меня на руки. Все о'кей, радость моя, говорила она, все будет хорошо… А я смотрел на отца, который повернулся и пошел прочь, засунув руки в карманы, как обиженный мальчишка. Я ненавидел его. И сегодня впервые я понял, как легко можно заставить его капитулировать.
Когда мы с мамочкой пили шоколад в ее комнате, я рассказал, как отец швырнул меня на землю. И потом соврал, будто ничего не было.
Я чувствовал себя большим и сильным.
— И что потом? — заинтересованно спросила Сюзанн Брукс. Все это время она слушала меня затаив дыхание.
— Ничего особенного.
Теперь, рассказав все, я сам себе удивлялся. Почему это воспоминание так долго стояло у меня поперек горла?
Однажды мой приятель Херг Орвилл (мы были еще совсем детьми) проглотил дохлую мышь. Я подзуживал его, а он и правда ее съел. Прямо сырую. Это была маленькая полевая мышка, она умерла от старости, наверное, потому что на трупике не было никаких видимых повреждений. Мама Херга в это время вешала белье во дворе. Она все видела, так как смотрела на нас как раз в тот момент, когда ее сын взял мышь за хвост и опустил себе в глотку.