Клубин, проводив их линяющей улыбкой, повернулся к Карлсену.
— Может, вам что-нибудь заложить, пока вы здесь? Допустим, японский выучить за секунду? Или санскрит?
— Спасибо, не надо.
— Или узнать что-нибудь?
— Вот узнать бы. Вы отпустите его домой?
— Не вижу смысла. В памяти у него сохранилось единственно то, как он садился в кресло.
— Получается, вы нарушаете слово.
Клубин улыбнулся так открыто и дружески, что трудно было усомниться в его искренности.
— О слове моем нет и речи. Скажи я ему уходить восвояси, он бы удивился, за что ему такое наказание.
— Но он же сказал, что хочет уйти.
— А-а, так это после того, как я наделил его даром речи. От этого углубился рассудок, который, собственно, и заставил его затосковать по дому. У разума есть такое свойство. Он привносит элемент невроза и самокопания. Кому как не вам об этом знать (действительно, крыть нечем). Я пытаюсь наглядно показать всю ошибочность доводов насчет того, что эволюция происходит через знание.
— Разум, — поправил Карлсен.
— Хорошо, разум. — Клубин, сев на край кресла, размеренно покачивал ногами. — Позвольте-ка вопрос. Почему Скибор с повышением знания стал легче? — Видя, что Карлсен замешкался, ответ он подсказал сам: — Потому что утерял контакт с землей. Или еще. С чего бы ему вышибло пробки, если б мы все так же накачивали его дремучие мозги знанием?
На этот раз он ждал ответа. Карлсен, подумав, осторожно сказал:
— Мозг бы, наверное, переполнился?
— Это не так, сами знаете. Мозг может проглотить хоть тысячу энциклопедий, и все равно место останется. Не в емкости дело. В силе воли. У него нет воли на то, чтобы поглотить больше. Суть эволюции — в воле и жизненной стойкости, а не в знании или разуме. — Последнее он про— изнес с такой каменной твердостью, что Карлсен секунду чувствовал себя на лопатках. — Разум обычно подтачивает волю и размывает в человеке способность к выживанию.
Карлсен тряхнул головой: надо же, вопиющий вызов всем устоям!
— Хотя для разговора со мной вы используете все тот же разум.
— Безусловно. Я ни в коем случае не отрицаю важности разума, говорю лишь, что он уступает по значимости силе и жизненному заряду. При эволюции воля всегда должна преобладать над разумом. Разум без воли тонет под собственными сомнениями. Вы в этом сами, наверное, убеждались неоднократно.
Уж не читает ли гребис его, Карлсена, мысли? Как только он повел речь о воле и разуме, Карлсену вспомнился Сауль Райхель, бросившийся (дело было еще в студенчестве) в Большой Каньон. Райхель был умница, тончайшей души человек. Только там, где нормальные люди видят две стороны аргумента, он видел десять. Сама широта интеллекта была причиной его чудовищной нерешительности — такой, что в конце концов толкнула его на роковой шаг.