И что же – теперь я попрошу у Ланса Швею?
Можно сказать, что я не хотела никого предавать, всему виной козни Туманной Бабищи, Ланс простил меня, как простил Оберон… Любой подлец всегда придумает себе тысячу отговорок.
Река тихо качнула меня. Под ногами обнаружилось твердое песчаное дно. Оступаясь, стряхивая воду с посоха, я выбралась на берег.
– Спасибо, Ланс. Я обещаю тебе…
Я хотела сказать ему: «Буду искать Оберона, пока не найду», – но язык не повернулся. В этот момент я совсем не была уверена, что найду короля.
– Спасибо, Ланс. Я хотела сказать…
Откуда-то донеслись крики. Туман приглушал их. Драка в порту? Уйма?!
– Ланс, – я опустилась перед рекой на колени, коснулась ладонью воды. – На всякий случай прощай… Маги не всесильны… Но я буду очень-очень стараться.
Плеснула волна. Светлая тень мелькнула на дне, будто большая рыба, и осталась лежать. Я протянула руку – и нащупала что-то твердое под водой.
Волна отхлынула.
Передо мной на песке лежал меч, очень длинный и узкий, с отверстием, похожим на игольное ушко, возле самого острия.
* * *
Людоеды взбунтовались.
Шатер, в котором днем принимал меня Уйма, пылал. Я пришла в ужас – но тут же, в свете пламени, увидела моего друга, огромного, волосатого, вооруженного кривым тесаком, теснящего сразу троих соплеменников, полуголых и дико ревущих. На моих глазах он опрокинул одного и отшвырнул второго, но тут к нему подобрались сзади и огрели палкой по лохматой голове. Уйма зашатался, его враги бросились на него, как шакалы, я вскинула посох, двигаясь страшно медленно, неповоротливо, будто воздух вокруг сгустился… Но раньше, чем я успела пробиться к Уйме на помощь, откуда-то сверху вдруг скакнула тонкая фигурка в развевающейся накидке, и заблестел, описывая круги, топор на длинной ручке.
Людоеды попятились, снова сомкнули круг. Уйма стоял на одном колене, мотая головой, по лицу его текла кровь. Его защитник танцевал, вспарывая ночь вертящимся топором, и в боевой рев людоедов вдруг вмешался тонкий, разъяренный визг:
– Назад, гиены, жирные бебрики!
Мои глаза отказывались верить очевидному – это была Филумена, явившаяся на помощь мужу. Ревел огонь и звенела сталь: каждый воин, оставшийся верным Уйме, сражался с парой-тройкой противников, и только принцесса-стерва, капризная негодяйка, стояла одна с топором против десятка озверевших дикарей.
– Женщина! – завопил предводитель бунтовщиков. – Мясо!
И добавил что-то неразборчиво на людоедском наречии. Нападающие вскинули клинки, дубины, крючья, секиры и разом кинулись на Филумену; Уйма, взревев, поднялся, как медведь, на дыбы и встретил их напор своим кривым тесаком. Топор Филумены перерубил напополам шипастую дубину; все это длилось секунд десять, и я наконец сумела преодолеть те пятьдесят шагов, которые нас разделяли.