Чтобы укрепить свои тылы, немцы как раз в это время решили провести сокрушающую карательную экспедицию.
Каким-то образом им удалось найти в лесу и окружить базу партизан. Запасы оттуда уже вывезли, там в это время находилась лишь небольшая часть отряда, всего семеро партизан.
Все они погибли в неравном бою вместе со своим командиром.
Стоя у печки и подперши подбородок рукой, пригорюнившись, слушала рассказ Федора Васильевича его дочка Елена. В дверь и в окна, не решаясь зайти, заглядывали любопытные ребятишки.
— Ты ведь тогда с ними в лесу был, на базе, — сказал Федор Васильевич, поворачиваясь к Павлу. — Ты и твоя сестренка, Наташенька.
— Как так?
— А вы понесли отцу какую-то записку, из штаба прислали. Вот мать вас и отправила в лес. Вы частенько туда ходили, будто бы по ягоды аль по грибы. Или, дескать, корову ищете, чтобы немцы не придрались. Так что все на деревне были уверены, что и вас с Наташей тогда убили душегубы. Мать несколько дней по лесу бродила, все вас искала…
Помолчав, он добавил, опустив седую голову:
— Все никак до самой смерти не могла себе простить, что именно в тот день вас в лес послала, на верную погибель. Оттого и зачахла, я так думаю. Ты не помнишь, что там в лесу произошло? Боя не помнишь? — спросил он у Павла.
— Нет. — Павел медленно покачал головой.
— Конечно, мал еще был. Да и сколько лет прошло, тоже понимать надо.
— А сестра моя так и не нашлась?
— Наташа? Нет.
Мы с Морисом молчали, потрясенные горестной историей семьи Петровых. Отец, окруженный в лесу карателями перед самым освобождением родной деревни. Мать, бродящая по лесу и тщетно окликающая пропавших дочку и сына…
— А Борис куда делся, старший брат? — спросил Павел.
— Борис? Он в партизанском отряде был вместе с отцом… Только не угодил он в этот бой, находился в тот день в другом месте. Ну, как наши пришли, партизанский отряд расформировали. А Борис говорит: «Буду, мол, мстить до конца за погибших отца-героя и безвинных братишку с сестренкой» — и ушел дальше с бойцами. Погиб он где-то под Берлином, после победы, кажись, пришла уже похоронная.
Я смотрела сквозь слезы на бледного, погруженного в невеселые мысли Павла, и сердце мое разрывалось от сочувствия и жалости. Вот обрел он родину. Мечтал о богатом наследстве, а нашел пепелище и горе.
А Федор Васильевич, глядя на него, вдруг сказал:
— Ну, вылитая мать, вылитая мать! Правда, похож? — и в какой уже раз стал снимать со стены и показывать всем старую, пожелтевшую любительскую фотографию.
На ней в каменных позах и с напряженными лицами сидели на скамейке и смотрели прямо в объектив трое мужчин в новых костюмах, женщина в белом платочке с девочкой на руках и босоногий мальчик в матроске.