Сейчас – это ее тюрьма. Мона прошла путь от одного из мушкетеров Дюма до «Человека в железной маске», героя романа того же автора.
Трудно поверить, что тонюсенькая хирургическая нить могла стать причиной такого разрушения. Инфекция, со злобной поспешностью распространившаяся в ее крови, казалось, торжествует победу. Пластическая операция прошла успешно, но пациент умирает. Во всяком случае, она будет хорошо смотреться в открытом гробу.
Как в настоящей мыльной опере, больная желает жить. Она, возможно, ужасно обезображена, но все еще мечтает поймать своего хирурга и бросить его под копыта бешеному быку.
Эта картина мести поддерживала ее в течение многих недель пребывания в больнице и после переезда домой, когда завершилась последняя восстановительная операция. «Железная» маска из хирургических шин и бинтов позволяла есть и говорить. Но, так как очки не помещались поверх повязок, было трудно читать. Болтать по телефону тоже стало проблемой. Попробовав позвонить в первый раз, она случайно ударила себя трубкой по носу и впала в панику, убежденная, что все сломала.
Мона хотела ходить, но боялась упасть или наткнуться на что-нибудь и снова оказаться в том кошмаре. Но дела, кажется, идут на поправку. Завтра она поедет в госпиталь снять маску, дай Бог, в последний раз.
– Я ничего не обещаю, – сказал доктор Минков на последнем осмотре. – Но все заживает прекрасно, даже лучше и быстрее, чем я ожидал.
– Крепкая крестьянская порода, – ответила Мона в манере Марии Успенской. Первая после операции попытка пошутить являлась добрым знаком скорого выздоровления.
Отдых, твердили все, только отдых. Выполнять такой наказ было не трудно. Целый день до возвращения детей из школы она дремала или смотрела телевизор. Поначалу Мона думала, что они злятся на нее из-за случившегося, эгоистичные маленькие выродки, пока до нее не дошло, что дети до безумия напуганы.
В первый день пребывания дома она очнулась от сна, ощутив, что Мелисса массажирует ей руки.
– Ма, кожа такая сухая. Помазать кремом?
– Как насчет того, чтобы сделать бедной старенькой матери маникюр? – таким образом она предлагала дочери мир. Мона часто бранила девочку за слишком большое внимание ногтям, вместо занятий музыкой или уборки собственной комнаты.
– Если сделаешь работу хорошо, я позволю тебе заняться моим педикюром.
Склонившись над руками матери, Мелисса между делом спросила:
– Эй, ма, кто такой Ник?
– Ник?
Он звонил или заходил?
Желая казаться ревнивой, Мелисса надула губы.
– Ты все время звала Ника. «Ник, дорогой… Ник, ты нужен мне!» Как ты могла не вспомнить меня или Грега? Мы ведь твои дети, правда? И были очень обижены.