– Встаньте, пожалуйста, рядом.
Как он мог сделать с ней это, так унизить перед другими? Она доверилась ему, рассказала, какой безобразной чувствует себя в сравнении с английскими красавицами, особенно, этой Минервой.
– Вот так. Я представитель консорциума, который будет продюсировать пьесу в Вест-энде следующей весной.
Каждый мускул в каждом теле напрягся в молчаливом внимании.
– Мы пока еще не набираем труппу, но моя работа будет состоять в создании чего-нибудь свежего и творчески оригинального. Привнести дух современности в классику. Вот, например, мы обдумываем футуристическую постановку «Гамлета», бессмертная пьеса в XXI веке. Пройдет пятьдесят лет. Как мы будем выглядеть? Как одеваться? Посмотрите на этих двух молодых девушек. Кто из них должна играть Офелию? Класс неловко заерзал. Никто не ответил.
– Ну, давайте, все вы! Конечно, Минерва. Она выглядит подходяще. Ее лицо и фигура – прекрасный образец классической Офелии, обреченной девственницы, которую мы любим жалеть. Но к следующему столетию Офелией будет…, – он взял за руку свою агонизирующую протеже. – Мона Девидсон!
Грязный обманщик! По секрету она рассказала ему, что ее мать играла Офелию в еврейской постановке, и как сильно мать – и бабушка, и вся чертова еврейская родня – верила в ее талант и ждала, что она сыграет вместе с Оливье, если не сразу этим летом, то когда-нибудь, очень скоро.
Мона приготовилась к хору насмешек, но одногруппники были просто зачарованы. Ник Элбет загипнотизировал их так же, как гипнотизировал каждого встречного. Все, включая Минерву, особенно Билл Нел, согласно закивали, когда Ник продолжил:
– Мы говорим о постановке «Гамлета» в нетронутом виде. Не изменим ни слова. Это будет современная интерпретация, нюансы пьесы и подбор актеров отразят ее направленность в будущее. И Мона Девидсон станет Офелией, которой свет еще не видывал.
«Можешь сказать это еще раз», – подумала Мона. Через мгновение они поймут, что он надул их и разорвут его на кусочки.
– Мона Девидсон будет произносить слова Офелии, но как жесткая и воинственная женщина, которая предпочитает терпеть садистское отношение к ней Гамлета, потому что он единственный мужчина, который может заставить ее прийти, – здесь послышался легкий вздох изумления, но Ник не подал виду, что заметил его. – Потом, когда он убивает ее отца и притесняет свою мать, Офелия решает, что единственный возможный способ свершить месть – это убить себя. Но ее самоубийство – смелый, агрессивный акт, а не слабость глупой девушки. Она знает, брат убьет Гамлета за нее. В своей финальной сцене Офелия Моны кричит и бушует, она – боец, властительница, жертвующая своей жизнью ради жестокой цели, а не из-за сентиментальности.