Оказалось, что это никакой не тик. Оказалось, это моя собственная улыбка. С самого утра, совершенно одна в библиотеке, я не переставая улыбалась! И доулыбалась уже до того, что левая сторона лица начала уставать. Правая — почему-то еще нет.
Но эти наблюдения нисколько не встревожили меня. Небывалый запас эмоций и впечатлений насытил и утяжелил мою душу, как насыщает и утяжеляет желудок добротный обед, и сегодня ничто не способно было вывести меня из равновесия.
Я продолжала безмятежно улыбаться своим бессвязным мыслям и отрывочным воспоминаниям.
Между двумя сменами зашла Римка.
— А у Людасика, представляешь, тридцать восемь и шесть, — сообщила она. — Грипп!
Я покачала головой, по моему разумению, вполне сочувственно. Но Римка почему-то насторожилась и спросила:
— А у тебя как… самочувствие?
— Да так себе. Щека вот болит, — вспомнила я.
— Зуб, что ли? Флюс? — уточнила Римка и придирчиво осмотрела обе мои щеки.
— Нет, почему? Просто щека, — безмятежно ответила я чистую правду.
Однако Римка почему-то вдруг разгневалась. Как экзаменатор, которому не удалось подловить ученика на шпаргалке. Блеснула на меня орлиным взором и исчезла.
За что я недавно обижалась на нее? Теперь уже трудно было вспомнить. Кажется, я на каком-то основании объединяла их в одно целое с Людасиком. А между тем у каждой из них наверняка своя отдельная мечта о новой и прекрасной жизни, и каждую по-своему целует муж!
Эта революционная мысль занимала мое внимание довольно долго. А потом я опять уткнулась в свой блокнот.
Дома было празднично, уютно и слегка суматошно — как всегда, при возвращении родителей. И, как всегда, они обнимали меня с немного виноватым видом. (Как же, бросили ребенка на произвол судьбы! На целых три недели!) Папа расспрашивал, что нового на работе. Мама допытывалась, не болело ли у меня горло и регулярно ли я питалась. Далее они торжественно преподнесли мне подарок — розовый махровый банный халат. (Халаты — это единственное, что мама не любит шить, а потому регулярно покупает.) В этом халате я, по-моему, смахивала на розовую подушку. Но, чтобы не огорчать родителей, старательно улыбалась.
И вдруг мама настороженно огляделась. И спросила:
— Марина! У нас кто-то был?
— Н-ну да, заходили Римка и Люда… с мужем, — прибавила я опасливо, с испугом соображая — уж не почувствовала ли она запах вчерашних сигарет с лестничной площадки? В квартире-то уж точно никто не курил! И даже, могла я поклясться, не допустил ни слова ненормативной лексики!
Мама недоверчиво заглянула за диван и зачем-то приоткрыла дверцу шкафа.