Смотрит на небо Степан Тимофеевич. Бескрайним простором оно зовёт. Волей, свободой дышит.
"Нет, не будет великому делу конца, - сам с собой рассуждает Разин. Не стерпят боярских колодок люди. Может, и рано взлетел орёл. Крылом неокрепшим взмахнул до срока. Поспешили людишки к высям. Нет, не рано! Разин тряхнул головой. Блеском глаза наполнились. - Пусть не закончили мы поход. Закончат его другие".
– Браты, Стенька, гляди, задвигался, - прошёл шёпот среди стрельцов.
– Глаза-то, глаза - чёрным огнём горят. К добру ли сия примета?
"Боятся! - злорадно подумал Разин. - И стреноженный, значит, конь не лишился ещё копыта".
Казнили Разина в центре Москвы, на Лобном месте, на Красной площади.
Степан Тимофеевич стоял на плахе. Дьяк монотонно читал приговор. Но не следил за словами Разин. Смотрел он на площадь. Не туда, где толпились в первых рядах бояре. А дальше, за них, за боярские шапки, туда, где жался простой народ.
Смотрел на людей атаман. И вдруг он ясно себя увидел не здесь, не на плахе - верхом на коне, на волжской высокой круче. Даль перед ним и простор.
"На штурм! На слом!" - зазвучало в ушах у Разина.
И сразу поднялись ряды казаков. Словно волны, шли люди на приступ. Как только кончался ряд, за ним надвигался новый. Третий, четвёртый, пятый... Гудела кругом земля. Ветер стучался в лица.
"На штурм! На слом!" - неслись голоса.
И не было людям счёта.
Разин прикрыл глаза. Но не уходило, стояло, как явь, видение.
Степан Тимофеевич сжал кулаки:
– Нет, не будет великому делу конца. Не жить на Руси боярству!
Через минуту свершилась казнь.
Взлетел в руках палача топор. Взлетел. Опустился.
Не стало Степана Разина. Кончил свой век атаман. Но ещё долго в страхе жило боярство.
Послышится стук копыт по дороге - затрясутся осинкой боярские ноги. Ветер ударит в окна - сердце замрёт и ёкнет. Половицами в доме скрипнет боярин проснётся и дико вскрикнет.
Долго ещё на Руси снились боярам страшные сны. Снился им грозный всадник.