«Чем же он может помочь? — подумал поручик. — Разве что притащит лишнюю порцию каши».
Через день унтер-офицер (тюремный сторож был в унтер-офицерском звании) снова появился в камере Басаргина и опять зашептал:
— Ваше благородие, хотите бежать из крепости?
Всего, что угодно, ожидал Басаргин, только не этого. Даже не поверил тюремному сторожу.
— Как же ты через все караулы — в кармане, что ли, меня пронесёшь?
— Хотя б и в кармане, — загадкой ответил сторож.
Долго не мог заснуть в ту ночь Басаргин. Лежал он на нарах, смотрел в сырой потолок. И представлялась поручику Оленька. Шли они вместе по лугу. Носились стрижи над обрывом. В небе висело солнце. Тихо шептались травы. Заливалась Оленька смехом.
«Убегу. Ради неё убегу», — решил, засыпая, поручик. Заснул он и снова увидел Оленьку. Только девочке вовсе не три года, а взрослая Оленька. Красивая, стройная. Смотрит Оленька на отца и вдруг задаёт вопрос:
«Скажи, а это верно, что ты убежал из крепости?»
«Верно».
«А верно, что остальные пошли на каторгу?»
Запнулся с ответом поручик и тут же открыл глаза. Чувствует — пробил его пот холодный. Утром в камере вновь появился тюремный сторож.
— Всё договорено, ваше благородие. Готовьтесь. Нынче ночью.
Посмотрел Басаргин на унтер-офицера и говорит:
— Братец, прости, не могу: Оленька.
— Что — Оленька? — не понял сторож.
— Не велит.
Унтер-офицер удивлённо посмотрел на Басаргина.
— Не простит, понимаешь, Оленька. Ступай, дорогой, ступай.
Сторож хотел что-то сказать.
— Ступай, — повторил Басаргин.
«Э-эх, рехнулся, видать, поручик», — подумал унтер-офицер, выходя из камеры.
«ОХ, ОХ…»
— Ох, ох, — вздыхала княгиня Ордын-Нащокина, — от чего уберёг господь! Они-то, батюшка мой (княгиня имела в виду декабристов), все, как один, грабители.
— Да что ты, матушка Глафира Стократовна, — возражал княгине её сосед граф Пирогов-Пищаев, — не грабить вовсе они собирались, а подняли смуту по убеждениям, так сказать, политическим.
— Грабить хотели, — твердила княгиня, — награбить и всё бы себе. Вот к слову хотя бы — Бестужевы. Бедный же род у Бестужевых. Вот к чужому богатству они и рвались.
— А Муравьёвы? — вставлял Пирогов-Пищаев. — Да нам с тобой, матушка, такие богатства, как у Муравьёвых, даже во сне не виделись.
Не убедил Пирогов-Пищаев княгиню Ордын-Нащокину.
Стоит старая барыня на своём:
— Грабить злодеи хотели, грабить. Не дворяне они, а разбойники. С ножами их и схватили. Точно тебе говорю…
— Ты уж того, — насупился граф Пирогов-Пищаев. — Меру, матушка, знай. Зачем же с ножами. Чай же, шпаги у них имелись.
Разные слухи о декабристах по дворянским усадьбам тогда ходили. Решил Пирогов-Пищаев обо всём разузнать из надёжных мест. Собрался. Поехал в Москву, в Петербург. Повстречался с друзьями, с министрами, с генералами. Вернулся снова к себе в имение.