Рауль вполне удовлетворился моим объяснением, что сыщик, которого я наняла (и который просил пока не раскрывать его имени), сумел разыскать вора и вернуть мне украденное колье. Рауль беспощадно проклинал себя за свое «головотяпство», за невнимание к моему подарку – хорошенькой парчовой сумочке – и к моим предостережениям: все это вылетело у него из головы в приступе дикой ревности. Но теперь он испытывал ко мне только любовь и благодарность за все, что я сделала для него. Он умолял простить его, и раскаяние его еще больше жалило мое сердце.
Мы обыскали сад и прилегающую к нему часть улицы, потом вернулись в дом и еще раз осмотрели гостиную, – но все напрасно.
– Это выглядит каким-то колдовством! – сказала я. Наконец, я убедила его пройтись по всему пути, который он проделал от театра до моего дома. Ведь было уже совсем темно, а его путь пролегал через малолюдные улицы, и сумочка, возможно, до сих пор лежит и ждет его там, где он ее уронил… А может быть, ее поднял какой-нибудь бдительный полицейский, делая обход своего участка.
Кроме того, часть дороги Рауль проехал в кэбе, и сумочка могла упасть на дно экипажа.
– В Париже много честных кэбменов, – сказала я моему другу, стараясь ободрить его и казаться веселой и уверенной в благополучном исходе дела.
Он ушел, а я чувствовала себя ужасно усталой, однако не думала о сне, – мне совсем не хотелось спать. Когда я отперла ключом дверь моей спальни и увидела (как и предполагала), что Ивор уже выбрался оттуда, в моем сердце вновь затеплилась надежда: может быть, в скором времени он вернется с хорошими новостями!
В тревожном ожидании проходили час за часом, но он не появлялся и не давал о себе знать. В пять часов утра Марианна, которая тоже всю ночь блуждала как беспокойный дух по дому, принесла мне чашку горячего шоколада и заставила меня выпить ее, а потом почти насильно уложила меня в постель.
– Какая польза? – спросила я ее. – Спать я не хочу. Разве лучше, если буду лежать без сна и метаться как в лихорадке?..
Тем не менее я довольно быстро забылась тяжелым сном; думаю, что Марианна подмешала мне в напиток снотворный порошок. Она и раньше иногда поступала так (хотя всегда отрицала это), если видела, что я мучаюсь бессонницей.
Так или иначе, я заснула; а когда вдруг пробудилась, очнувшись от тягостного забытья, был, к моему ужасу, уже полдень.
Я страшно испугалась, что слуги, преданно заботясь о моем покое, могли отослать прочь каких-нибудь важных для меня визитеров. Но Марианна, явившись на мой звонок, сказала, что никого не было. Были лишь письма и одна телеграмма, да еще утренние газеты.