«Мираж» проехал по инерции еще несколько метров и остановился.
Сразу же навалилась глухая, ватная тишина. Она сидела, откинувшись на спинку водительского кресла, в полном изнеможении, даже мысль о том, что поврежденный двигатель может быть опасен, прошла поначалу стороной, скользнув где-то на периферии сознания.
Что же мне теперь делать?
Риторический вопрос. Она совершенно не была готова ко всему, что случилось с ней за истекшие несколько часов, своего побега из города Инга не планировала, все произошло так страшно, непонятно, неожиданно, и теперь она не знала, как действовать дальше.
Надежды промчаться по федеральной трассе, пока ей не удастся встретить людей, теперь выглядели глупыми: наверняка ее ищут именно там, и не сверни Инга в лес, неизвестно была ли она сейчас жива и свободна?
Господи, как все глупо и страшно. Я одна в Пустоши, у меня нет ни защитного костюма, ни еды, ничего…
Пар, окутавший машину, становился все гуще, в горле опять запершило, и Инга вынужденно выбралась из салона «Миража».
Нужно было куда-то идти. Двигаться, пока еще есть силы, не может же лес быть бесконечным…
Она медленно отошла на несколько шагов, оглянулась, но плотные клубы пара уже скрыли ее «Мираж».
Инга заплакала, и пошла, не разбирая дороги, в буквальном смысле — куда глаза глядят.
Пустошь.
В ста двадцати километрах от мегаполиса Север-12…
На свалку машин она вышла случайно. Инга долго брела по пустоши, средь мертвых почерневших деревьев, перебираясь через буреломы, — бежала с черепашьей скоростью, покуда хватило сил. Ее гнал не страх — страх если не умер, то забился в глубины подсознания, сжавшись мерзким, вздрагивающим комочком, а двигаться, идти вперед и вперед, не разбирая направления, не ведая цели Ингу, заставляли неведомые ранее чувства — ярость, упрямое желание жить, наполовину разбавленное ужасом от постоянно возвращающихся обрывочных воспоминаний.
Я буду жить одна… — стучала в висках навязчивая монотонная мысль.
Но как выжить в пустошах? Горло першило, но не столько от жажды, сколько от отравленного воздуха, силы таяли, голод, поначалу острый, сосущий теперь притупился, но в голове время от времени начинало мутнеть, мысли путались, и, перебираясь через очередной завал, она, карабкаясь по черным, рассыпающимся под пальцами в труху стволам, обреченно подумала:
«Больше не могу».
Перевалившись через гребень хаотично наваленной ветром баррикады, она, болезненно ощущая каждый удар, без сил скатилась к подножию бурелома, ударилась спиной и долго лежала, не в силах вдохнуть.
Наверное, Инга на некоторое время потеряла сознание, а потом, когда начала приходить в себя, увидела странную картину, — тучи разошлись, солнце горячечным шаром медленно клонилось к закату, его лучи били сквозь щели меж стволов поваленных деревьев, касались ободранных рук, лица, и их прикосновение вдруг наполнило душу безмятежностью, словно враждебный мир исчез, и остались только мгновенья блаженного умиротворенного покоя, как в детстве…