Но ничего не произошло. Я поднялся и лег спать, как обычно. Я даже побрился. Но я ничего не ел и не ощущал потребности в еде. Я отлично себя чувствовал и без нее. И все время я как бы уходил все дальше и дальше, мною постепенно овладевало тупое безразличие. Пожалуй, я бы даже не дал себе труда раздеться и лечь в кровать, а просто сидел бы скорчившись в кресле, когда внезапно передо мной возникло твое лицо, и с того момента, как я рехнулся, во мне впервые забрезжило какое-то чувство. И с этим чувством, словно молния, пришло внезапное прозрение, и я понял, что нахожусь в опасности. Понял, что стою на грани безумия. Не захватив ни шляпы, ни пальто, — я даже свет не выключил — я сорвался с кресла и бросился вниз по лестнице. Не знаю, видел ли меня кто-нибудь, но если не видел — тем лучше для него. Таким страшным ты меня еще не видела, Лилит. Пока я дошел сюда, я стал совсем другим. Самое худшее позади, но Боже мой, Лилит, я раздавлен! Родная моя, ты поспела вовремя. Если бы я еще одну ночь провел в одиночестве, меня бы уже никто не спас. Как, по-твоему, ты сможешь поставить меня на ноги? Сейчас у меня такое чувство, словно я ни на что не способен — только лежать здесь у твоих ног. Если бы я ушел от тебя сейчас, я бы опять утонул в этом омуте. Бога ради, что ты со мной будешь делать?
— Держать тебя здесь, под своим крылом, пока ты не поправишься.
— Но так нельзя. Пойдут скандальные сплетни.
— Нет, если ты сам не станешь об этом распространяться. Я-то не стану.
— А как же Митъярд?
— Он сам — ходячая сплетня, ему до этого дела нет. К тому же он очень привязан к нам обоим. Он вообразит самое худшее и будет очень рад.
— Лилит, я не хотел бы ставить тебя в такое положение. Похоже, вся жизнь уходит у меня на то, чтобы все делать по правилам, но так, что всем это кажется неправильным. Ибо косвенные доказательства всегда против меня. Тебе просто нельзя держать меня здесь, Лилит.
— В самом деле? Поживем — увидим.
— Где я буду спать?
— В моем храме.
— В твоем храме?
— Да. Ты разве не слышал о храмовом сне?
— Нет, никогда. А что это?
— Ты, пожалуй, назовешь это гипнотизмом, хотя это нечто совершенно иное. Я пользуюсь своим разумом не для того, чтобы подчинить твой, а для того, чтобы стать его проводником. Я не погоняю тебя, как английские пастухи погоняют своих овец. Я веду и направляю тебя, как это делают пастухи на Востоке. Я выхожу во внутренние сферы сама и велю тебе следовать за собой, а потом точно так же возвращаю тебя обратно.
— Так же, как прежде?
— Да, так же, как прежде, только на этот раз дальше. Кстати, твои одежды уже готовы. — И я приподняла ворох черного бархата из стоявшей у моих ног рабочей корзинки.