– Не осерчаю.
– Ну, садись рядком да поговорим ладком.
Чтобы Пахомов не увел разговор в сторону, Голубев, усевшись на крыльцо, сразу сказал:
– Следствию нужны факты, позволяющие раскрыть серьезное преступление.
Старик, задумавшись, поджал обветренные губы:
– Нитше говорил: «Фактов не существует, есть только интерпретация». Исходя из этого, Вячеслав Дмитриевич, об одном и том же явлении можно услышать разные суждения. Согласен или станешь возражать?
– Согласен. В розыскной работе каких только суждений не наслушаешься.
– По-другому и быть не может. Единомыслие в России пытались ввести только два человека: Козьма Прутков да товарищ Сталин. Из этой затеи не вышло, мягко говоря, ничего. Все люди индивидуальны. Заставь десяток художников нарисовать один и тот же пейзаж, и каждый из них нарисует картину по-своему. У каждого свой взгляд, свое мнение. Вот и мы с Мотей Пешеходовой перед твоим приездом разошлись во мнениях о Гоше Царькове.
– Мнение тети Моти я знаю, – сказал Слава. – Теперь хочу услышать ваше.
– Слушай внимательно и мотай на ус. С разными пьянчужками, как считает Матрена, Царьков не вожжался. Приезжали к нему афганские однополчане. Водку и пиво привозили, однако вакханалий не учиняли. Воспоминания вели дружеские, без вопросов: «Ты меня уважаешь?» или настоятельных требований: «Пей до дна!».
– Царьков любил выпить?
– В одиночку никогда не пил. За компанию поднимал чарку, но не до икоты. Меру знал. Водка – национальный напиток россиян. Еще при советской власти армянскому радио задавали вопрос: «Какой русский мужик водку не любит?» Радио ответило: «Мёртвый». Шутка, а доля правды в ней есть. Теперь заядлые коммунисты трубят: «Обнищал народ! От безысходности самогон хлещет, спивается!». А при их правлении мы разве коньяки да массандровские вина смаковали?… Самогон – напиток бедных. Это правильно. Так ведь и при развитом социализме деревня сплошь выезжала на самогоне. Тридцать лет назад сын привез городскую невесту. Барышня из себя, как поет Пугачева, «вся такая, блин, такая!». На асфальте выросла. Лакированные сапожки в селе грязью испачкала. Вышла тишком в сенцы. Там стояла пятидесятилитровая фляга полнехонькая прозрачной, как слеза, воды. Зачерпнула горожанка ковшик, вышла во двор и стала отмывать обувь. Моет и не может понять: почему чистейшая на вид вода так дурно пахнет?… Жених, выбежав к ней, ахнул: «Надюха, ты чем сапоги моешь?! Это же самогон, приготовленный на нашу свадьбу!». Сноха до сих пор не может вспоминать тот случай без смеха.
Голубев улыбнулся:
– Случай, действительно, юморной.