Ему понадобилось на раздумье семь минут. С половиной. Он засекал по часам и запомнил эту цифру на всю жизнь. Дальше были очень серьезные инструкции и много всяких страхов. По-турецки, он не понимал ни слова, но к счастью вполне свободно говорил по-английски и довольно сносно по-немецки, которым занимался дополнительно с преподавателем. Немецкий он любил больше английского, слышал музыку этого языка, увлекался поэзией немецких романтиков в оригинале… Вряд ли это все понадобится в дикой восточной стране, думал он, хотя, как выяснилось, турки тоже больше любили немецкий и вообще оказались не такими уж и дикими.
Но вышло так, что в Турции ему понадобилось нечто совсем другое. Чтобы спасти хотя бы часть денег — а в чемодане было пять миллионов долларов наличными — понадобился тяжелый страшный «вальтер» чуть ли не образца 43-го года, из которого Димка, ни минуты не сомневаясь, застрелил, какого-то наглеца, заявившего свои ничем не обоснованные права на привезенный из заграницы ценный груз. Линевича сразу зауважали. За быстроту реакции, за жестокость, за немецкий язык. А ещё — за интеллект. Люди, крутившие подобными деньгами, умели ценить и мозги.
Но турки все-таки обули его на целый миллион. В той же весьма зауважавшей его компании пошла какая-то тупая торговля, сколько может стоить отправка советского человека в Оман по подложным документам. Понятно, что в любом случае речь шла о тысячах долларов, но турецкие мафиози (это уже потом Дмитрий узнал, что они были курдами) вели разговор о процентах с переправляемой суммы. Доходило дело и до размахивания стволами, но вооружены оказались теперь уже все поголовно, и у Линевича хватило ума не стрелять первым — хорошенького понемножку. Красивые трюки, будучи повторены, иногда работают сами против себя. Здесь и сейчас победа ему не светила — ни психологическая, ни чисто практическая. В общем, сторговались в итоге на сумасшедших деньгах, на пяти процентах, но в момент отгрузки пачек, возникла безобразная возня, чуть ли не потасовка, и в результате из чемодана было самым наглым образом вынуто ровно сто пачек по сто бумажек по сто долларов каждая. То есть как раз миллион, и значит, в четыре раза больше оговоренной суммы.
Обида Линевича оказалась крепкой. На всю жизнь. На всех турков и всю Турцию. А позднее, когда узнал, кто они были на самом деле, ещё и на всех курдов и Курдистан, на Аджалана и Джемиля лично. При этом Линдеманн странным образом не различал курдов и турок, все они были для него на одно лицо. Впрочем, если учесть, что живая святыня курдов — товарищ Абдулла Аджалан не знает ни слова по-курдски, а говорит только по-турецки, все становится на свои места, то есть с ног на голову.