— Это верно… — кивнул Корум и потер щеку своей культей, — но если мы… если нам удастся ввести их в заблуждение относительно имеющихся у нас сил, то, возможно, планы их несколько изменятся.
Белдан неуверенно улыбнулся и промолчал. Глаза его как-то странно светились: то было предвкушение смертельной схватки с врагом.
— Пойду узнаю, что маркграфиня почерпнула из записей своего покойного супруга, — сказал Корум. — Оставайся здесь и жди. Как только они двинутся с места, немедленно дай мне знать.
— Ох уж этот проклятый барабан! — Белдан сжал руками виски. — У меня от него просто голова раскалывается.
— Постарайся не обращать внимания. Этот грохот ведь специально и предназначен для того, чтобы обескуражить противника.
Корум нырнул в башню и бросился по лестнице вниз.
Ралина сидела в своей комнате за столом, заваленным рукописными листами. Когда Корум вошел, она подняла голову и попыталась улыбнуться:
— Похоже, придется дорого заплатить за любовь, подаренную нам судьбою.
Он удивленно посмотрел на нее.
— По-моему, так может думать только мабден. Я тебя не понимаю…
— Извини. Я говорю глупости. И все-таки жаль, что эти варвары не выбрали для атаки на замок какое-нибудь другое время. У них ведь было целое столетие, начиная с…
— Что ты узнала из записок мужа?
— Выяснила, где наиболее уязвимые участки обороны и где стены лучше всего защищены. Я уже повсюду расставила людей. Котлы со свинцом кипят…
— А для чего свинец?
— Да ты действительно несведущ в военных делах! — воскликнула Ралина. — Даже я знаю больше. Расплавленный свинец, мой принц, льют на головы атакующих, когда те пытаются штурмовать замок.
Корум содрогнулся.
— Неужели мы должны проявлять такую жестокость?
— Мы же не вадаги. И воюем не с надрагами. Мне кажется, ты уже успел понять, сколь жестоки сами мабденские воины?..
— Да… ты права. Ах, как жаль, что я хоть одним глазом не заглянул в записи маркграфа раньше! Он-то, видимо, был человеком, хорошо отдававшим себе отчет в реальных проблемах.
— О да, — тихо проговорила Ралина, протягивая ему один из листков, — в некоторых, во всяком случае, несомненно.
Впервые Корум услышал, как она высказывает собственное суждение о покойном маркграфе. Он изумленно уставился на нее и уже раскрыл было рот, желая расспросить еще, но она лишь отмахнулась.
— Ты бы лучше побыстрее читал. Понять его почерк нетрудно. А записи он предпочитал делать на древневадагском…
Корум взглянул на протянутый ему листок. Почерк был очень четкий, но не давал почти никакого представления о характере писавшего, словно кто-то бездушно копировал чужой вадагский текст. Однако, как и сказала Ралина, читать было легко.